Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.

— И пожалуйста, не надо на меня смотреть! Вы слышали! Кран упал! — окрысился на нее Пирошников. — Я здесь ни при чем!

Дина пожала плечами и скрылась в своем боксе. Успокоенные домочадцы разбрелись по квартирам.

— Можно к вам зайти, Владимир Николаевич? — спросил Геннадий.

— Заходи, Геннадий, почему нет…

Они вошли к Пирошникову, и он притворил дверь.

— Садись.

— Да я на минуточку. Дело в том, что кран не падал. Я обязан был предотвратить панику среди жильцов. Но вы должны знать, — сказал Геннадий.

— А что же это было?

— Возможно, снова начались подвижки.

— Какие подвижки? — не понял Пирошников.

— Ну вы же подписывали приложение к договору?

— Подписывал, но не читал.

— Ну тогда я расскажу с начала.

Они сели за стол, Пирошников налил вина, и Геннадий начал рассказ.

После того, как Пирошников, по выражению Ларисы Павловны «сбежал от Наденьки», а произошло это где-то в середине восьмидесятых годов, с домом начали твориться не совсем понятные вещи.

Собственно, творились они и раньше, но замечены были лишь локально. Дом, а точнее, какая-то его часть — квартира или лестница — как бы начинали иногда сходить с ума, что приписывалось обычно особому нервическому состоянию какого-нибудь домочадца. Об этом и книжки были написаны, и фильм снимали.

Но дом никогда не обнаруживал желания сойти с ума целиком, как вдруг кто-то первым заметил, что он выпирает из земли — день за днем, месяц за месяцем, — по сантиметрику, по два. Через полгода уже и окна цокольного этажа, полуутопленные ранее в специальные колодцы, вылезли на свет божий целиком и обнажилась серая бетонная полоска фундамента, которая все уширялась.

По ночам перепуганные домочадцы слышали потрескивания и шорохи, кто-то улавливал голоса, которые что-то отдаленно скандировали, но это скорее всего нервические домыслы.

Дом пробудился ото сна.

Надо было срочно что-то предпринимать, а для начала исследовать — на чем, собственно, стоит это сооружение столетней давности?

Стали копать и быстро докопались до огромного гранитного валуна, на котором и покоился фундамент, привязанный к валуну весьма грамотно стальными стяжками и шпунтами. Дом и валун составляли единое целое, точнее, фундамент и валун, потому как связь фундамента с самим домом была не столь прочна.

Геодезические исследования показали, что огромный валун этот, в свою очередь, покоился в песчано-глинистой породе, прорезанной подземными ручьями, весьма изменчивой и склонной менять со временем свои формы и перемещаться.

Это то, что геодезисты и гидротехники называют плывуном.

Иными словами, гранитный неколебимый валун веками был впечатан в тело плывуна, а сейчас что-то разладилось в природе и его стало выносить наверх вместе с покоящимся на нем домом.

Вскоре, лет через несколько, стало уже невозможно не замечать, что дом стоит на неровном гранитном постаменте высотою до метра, что придает ему сходство со странным памятником.

Жителей из дома, кто хотел — а хотели почти все, — расселили. И решили в угаре нового энтузиазма создать в доме Музей перестройки. В логике такому решению не откажешь. Перестройка сама была людским плывуном — неизвестно куда вынесет.

И самое глупое, что могли придумать, а таки придумали, гордясь, — увенчать дом шпилем наподобие Адмиралтейского и Петропавловского — но чуток поменьше. Однако тоже золоченого и с символом наверху.

С символом вышла закавыка. Все ранее использованные символы в силу новых веяний ни к черту не годились — ни серп, ни молот, ни пятиконечная звезда, ни барельефы вождей (каких вождей? Старых повыкидывали, новые менялись, как тузы в карточной колоде: сегодня один выпал, завтра другой).

Кто-то предложил доллар. В шутку, наверное. Но доллар обсуждали всем обществом горячо, с пристрастием, хотя все понимали, что если всерьез говорить о символе, то это, несомненно, должен быть доллар. И смотрелся бы красиво рядом с золоченым корабликом и ангелом на Петропавловском соборе.

Доллар отвергли из соображений национальной гордости великороссов, а символа рубля так и не придумали.

В конце концов высокая комиссия из чиновников правительства и начальства государственных музеев приняла нечто, похожее на вензель с буквой «Р» внутри, что должно было обозначать Россию, но подозрительно напоминало герб императорского дома Романовых.

Но до шпиля дело так и не дошло. Успели создать залы Горбачева и его соратников, залы первых политических партий, Первого съезда народных депутатов, ГКЧП, расстрела Белого дома и избрания первого президента России.

До второго тоже не дошли, потому что как раз в это время дом сменил тенденцию, или ориентацию, если можно говорить об ориентации дома. Он изменил направление движения.

Потихоньку, сантиметр за сантиметром, как и раньше, дом снова стал врастать в землю. Через год уже и постамента заметно не было, встал на место цокольный этаж, но на этом дело не остановилось — дом продолжал проваливаться тихо, методично и неуклонно.

Впрочем, заметно это было лишь специалистам. В повседневной жизни убывание высоты дома на какой-нибудь сантиметр в сутки совершенно не улавливалось жильцами, но за год под землей оказывался целый этаж!

Снова провели срочные исследования и выяснили, что исчез гранитный валун со скрепленным с ним фундаментом дома — как сквозь землю провалился в прямом смысле этого слова!

То есть дом теперь опирался своими стенами на зыбкую породу, подверженную катаклизмам и влиянию подземных вод. Иными словами, мог рухнуть в любую минуту или провалиться в тартарары.

Конечно, срочно стали подводить под кирпичную кладку стальные листы и бетонные блоки, как-то скреплять, но основы не было. Создать нечто подобное гигантскому валуну инженерная мысль была не в состоянии.

И тогда дом и участок земли, на котором он стоял, а точнее, в который он впивался, как хоботок комара в кожу, как карандаш в песок, продали предпринимателю Джабраилу неизвестной кавказской национальности.

Инвестиционная политика Джабраила была простой: если с одного конца убавляется, с другого должно прибавляться. Поэтому по мере врастания дома в родную почву и перехода очередного этажа в подземное состояние сверху мгновенно воздвигался новый этаж. Таким образом, внешне дом был всегда одной и той же высоты, хотя этажность его росла за счет невидимых глазу подземных этажей.

Общественность, как всегда, пыталась бить тревогу, но тревога уже была бита и перебита по более серьезным поводам, да и внешне все было в порядке: дом стоял новенький, отремонтированный, время от времени достраивался лишь последний этаж.

Впрочем, движение дома вниз прекратилось пару лет назад, наступила стабильность, что позволило Джабраилу соорудить на плоской крыше свою резиденцию, как бы дав этим понять, что худшие времена позади.