Гвен Купер - Одиссея Гомера

И все же, несмотря ни на что, мои родители согласились приютить нас. Мало того — они даже готовы были разбить дом на два лагеря: кошачий и собачий. Песочно-золотистая Кейси, помесь лабрадора с ретривером, и Бренди, миниатюрный кокер-спаниель, появились в нашей семье тогда, когда я была еще подростком. Но и позже при моем появлении они выказывали щенячий восторг, следуя за мной повсюду и наступая на пятки, а когда я покидала дом, они еще долго сидели у двери, взирая на нее с такой тоской, словно я уходила не на день, не на неделю, а на долгие годы. Если же я оставалась с ночевкой, они вдвоем забирались ко мне в кровать, как делали еще тогда, когда я училась в старших классах.

Неделя моего пребывания в родительском доме, когда подувяла свежесть впечатлений, показала, что ходить за мной повсюду по пятам не входит в долгосрочные намерения собак. Собственно, на это я и рассчитывала, поскольку взаимоисключающие претензии на мое время и внимание со стороны противоборствующих собачьего и кошачьего лагерей никак не могли способствовать обстановке взаимного доверия, которой я хотела добиться как можно скорее.

Пока что достичь всеобщего мира хотелось исключительно средствами дипломатии. Вражда кошек и собак имеет давнишнюю историю, она, можно сказать, восходит к доисторическим временам. А посему трудно было рассчитывать на то, что возымеют действие одни лишь призывы к моим кошечкам и родительским собачкам жить в мире и согласии под одной крышей с противоборствующей стороной. Припомнив старинный афоризм «Добрый забор — добрые соседи», из чулана мы сообща извлекли деревянную ширму, которой в ползунковом возрасте нас разделяли с младшей сестрой.

— Я всегда знала, что эта штука еще пригодится, — сказала мать, бросив на меня красноречивый взгляд, дополнявший прерванную мысль: «Разумеется, я говорю о внуках…»

Ширма крепилась к стенам присосками и доходила мне до пояса. Ее мы и поставили поперек коридора, отгородив мою спальню с прилегающим туалетом от соседней спальни, создав таким образом «заказник» в том смысле, что доступ в него собакам был заказан. Здесь я устроила решительную уборку, пытаясь извести все собачьи запахи — первопричину треволнений в кошачьей среде, расставила кошачьи кроватки, когтедралки, ящики с песком, плошки для еды и миски для воды. Кошкин дом был готов.

— Ну и как вам? — спросила я у новоселов.

Припав носами к земле и прядая ушами, Скарлетт и Вашти настороженно вышли на волю из своих переносных корзинок, где они чувствовали себя пусть и в тесноте, но в безопасности. В соседней комнате за стеной звонким лаем залилась Кейси, и обе мои кошечки в мгновение ока оказались под кроватью. Лишь два часа спустя мне удалось вдохновить их на нечто большее, чем наблюдение в четыре глаза из-за подзора, забытой реликвии моих еще доподростковых лет. Иное дело Гомер. Он был невозмутим. На лай Кейси он даже ухом не повел и отправился исследовать новые земли. До этого момента Гомер и не подозревал, что на свете есть такая занимательная вещь, как ковровое покрытие семидесятых годов с модным тогда длинным ворсом, которое благополучно дожило до наших дней и все еще простиралось от стены к стене в моей бывшей детской. Оно заинтересовало котенка настолько, что никакой собачий лай не мог отвлечь его от новых ощущений: он крался сквозь спутанные космы ворса, доходившие ему до подбородка, и со стороны все это выглядело как сценка из африканской жизни в миниатюре: среди неоново-синей саванны на охоту выходит пантера.

Очень скоро Гомер обнаружил, что сила сцепления, предлагаемая ковровым покрытием, превосходит все возможные ожидания, основанные на предыдущем опыте, полученном на паркете и дощатом полу. Судя по размашистым неровным кругам, которые он начал описывать в «зарослях» ворса, это открытие привело его в неописуемый восторг; среди ровного шороха «травы» поминутно слышалось тупое «тюк», когда котенок отлетал от стены и тут же натыкался на мебель, словно выпущенный из рогатки резиновый шарик. «Э-ге-гей! Вот какой я быстрый на новом месте!»

— Какой-то он у тебя того… буйный, что ли? — подвела итог моя мать, не преминувшая заглянуть на звук.

— И не говори, — ответила я.

Вопреки опасениям, которые я испытывала накануне переезда, родители вовсе не собирались по старой памяти контролировать каждый мой шаг. Перед уходом я, конечно, ставила их в известность о факте своего отбытия, а также предполагаемом времени возвращения, но эта обязанность не простиралась за рамки обычной любезности, каковую я проявляла и в отношении подруг, с которыми мы в складчину снимали жилье. Большинство моих друзей, как и раньше, жили на Саут-бич, откуда даже при всем желании рано домой не добраться, но родители с пониманием относились к моим поздним приходам и лишних вопросов не задавали. Но если мой поздний приход возражений не вызывал, то мой уход за кошками оказался мишенью для родительских добрых советов.

— Мне кажется, ты редко меняешь им питьевую воду, — заявила мать однажды в полдень, через неделю-другую после нашего переезда. — Я тут заглянула к тебе в твое отсутствие, и что же я вижу: Вашти стоит у своей мисочки и глядит на меня такими печальными глазами. Я налила ей свежей водички, и она, бедная, уставилась на нее так, будто увидела ее впервые за все эти дни.

Воду я всегда меняла дважды в день: утром и вечером. Но раз уж речь зашла о воде, то «бедная» Вашти была способна и не на такие художества. К водной стихии она питала необъяснимую страсть: если из крана бежала вода, она могла подставлять под струйку то одну лапку, то другую, а то еще по самое плечо засунуть лапку в высокий стакан с питьевой водой или покататься на мокром кафеле после того, как кто-то принял душ. А уж наполнение мисочки водой для нее было едва ли не главным событием дня — когда мисочку ставили на пол и по поверхности расходились круги, Вашти глядела на это диво, как зачарованная, и если удавалось, то заставляла меня повторить эту водную феерию для нее на «бис».

Я уж было открыла рот, чтобы объяснить все это маме, но тут у меня возник вопрос:

— Погоди-ка, а зачем ты вообще заходила?

— Да вот зашла сказать Вашти «привет», — пожала она плечами.

На слове «Вашти» мама сделала ударение, что следовало понимать так: все кошки делятся на тех, до которых ей и дела нет, и Вашти, заслуживающую того, чтобы к ней ходили с приветом.

— Вашти не просто найденыш, — напомнила мама. — Это ведь я ее нашла.

— Да уж, нашла и передала в хорошие руки, а теперь, когда круговорот кошки в природе завершен, уже она нашла тебя и наконец-то напилась вволю.

Спустя еще несколько дней со своим предложением зашел отец: