Жоржи Амаду - Большая Засада

Вернувшись в Большую Засаду, он обсудил этот случай с капитаном Натариу да Фонсекой и посетовал, что русская специализируется на неграх и миллионерах и совершенно равнодушна к арабским трактирщикам. Капитан познакомился с ней и даже побеседовал по случаю возвращения Вентуриньи. Для него Вентуринья был все тем же мальчишкой, которого он более двадцати лет назад обучал верховой езде и стрельбе. Первой женщиной, на которую взобрался парнишка, была веснушчатая Жулия Саруэ, приведенная наемником.

— У него ветер в голове — ни одной юбки пропустить не может. На эту самую русскую он тратит несколько арроб какао. И все равно он продолжает бегать за метисками — хочет все, что называется женщиной. В глубине души он просто мальчишка.

— Тратить столько денег, чтобы тебе наставляли рога…

— Рога от проститутки не считаются, Фадул, это не настоящие рога.

Турок думал возразить, но оставил это дело: капитан мог обидеться, потому что любил Вентуринью, как будто докторишка был его родственником, кем-то вроде беспутного племянника.

Весть о неизбежном прибытии святой миссии разлетелась со скоростью сгорания бикфордова шнура, производя сенсацию, приводя в восторг жителей Большой Засады. Это была великая новость! На обоих берегах реки началась настоящая неразбериха.

Дона Наталина без продыха крутила ручку своей швейной машинки. Заказы шли от женщин, в частности — от невест, которым предстояло выйти замуж в мае. Это была середина мая — месяца первых дождей и, как они узнали от монахов, месяца Пресвятой Девы Марии. Единственной невестой, достойной надеть фату и гирлянду, являлась барышня Шика — у нее была прочная любовная связь с Балбину. Она жила с родителями, в то время как все прочие кандидатки на получение брачного благословения сожительствовали с мужчинами, а у некоторых уже были дети.

Но даже что касаемо Шики, хотя она и была юной и жила в отчем доме, — кто бы мог отдать руку на отсечение, поручившись за ее девственность? В Большой Засаде, как и на всем пространстве земли грапиуна, девичество обычно длилось недолго. На фазендах на десять мужчин приходилась одна женщина, и цветок целомудрия срывали еще бутоном.

Шику видели в компании Балбину в укромных местечках на реке, на прогалинах в зарослях, и если она все еще сохранила целку или хотя бы половинку от нее, то либо чудом, либо потому, что у Балбину не стоял. Как бы то ни было, сиа Леокадия лично заказала свадебное платье для внучки и объяснила доне Наталине, что хочет, чтобы оно было сшито по моде Сержипи, со всеми украшениями и атрибутами невинности.

Другие столь многого не требовали, довольствуясь просто новыми нарядами, не желая выходить замуж в старых тряпках. Клейде, тоже внучка сии Леокадии, кузина Шики, была брюхатая, заказала голубое платье отряда пастушек, в котором выступала во время рейзаду. Это был голубой цвет Непорочной Девы Марии. И раз уж речь зашла о внучках сии Леокадии и о рейзаду, то среди множества невест, ожидавших приезда святой миссии, нужно упомянуть барышню Аракати, которая на карнавале представляла Госпожу Богиню. К удивлению родни, в том числе и внимательной бабушки, после триумфальной ночи Богоявления она появилась в доме, держа за руку с Гиду, и сообщила, что они будут жить вместе. В урожае рожениц выходцы из Эштансии поучаствовали тремя беременными и трех невест поставили в сезон свадеб.

Те, кто давно сожительствовал, тоже заказывали платья доне Наталине или шили сами. Абигайль привезла свое из Такараша, где и с Баштиау да Розой жили со времен наводнения. Святые отцы и туда собирались добраться, но Абигайль хотела выйти замуж в Большой Засаде, одновременно с Изаурой, своей сестрой, — это будет большой праздник в доме Жозе душ Сантуша и сии Клары. Много пар приходило с окрестных фазенд — не каждый день святая миссия появлялась на берегах Змеиной реки.

Не менее взбудоражены были родители детей, ожидавших крещения. Около десятка язычников ожидали в Большой Засаде возможности попасть в лоно католической церкви, чтобы избежать лимба, ежели они умрут во младенчестве, или ада, если к тому моменту повзрослеют. Родители оживленно выбирали крестных, выбор подчас вызывал споры и смех. Зилда послала весточку Бернарде: «Реши, кто будет крестными Наду, потому как ребенка окрестят, когда прибудет святая миссия».

Лежа в постели с Натариу, Бернарда завела об этом речь:

— У крестного уже есть кто-нибудь на примете? — Голова ее покоилась на его груди, и он теребил ее распущенные волосы.

— Если хочешь, сделаем так: я выбираю крестного, а ты — крестную.

— По мне — так крестной может быть только кума Корока. Я ей обязана больше, чем матери, бедняжке.

— Что до крестного, то я подумывал о Фаду — мы и так уже кумовьями друг друга называем. — Рука его спустилась с волос на грудь крестницы, а оттуда — на живот, и начала поигрывать с пушком, покрывавшим ее лоно.

Так выбрали крестных малышу Наду. По крови он был сыном Бернарды и капитана Натариу да Фонсеки, а по воспитанию — сыном Зилды, крестной Бернарды, жены капитана.

— Изыди, Сатана! — воскликнул брат Зигмунт фон Готтесхаммер в кульминационный момент исповеди юной Шики. Впрочем, не такой уж и юной — ей накануне дня Сан-Педру должно было стукнуть четырнадцать. Из всех майских невест она была единственной, кто мог надеть гирлянду и фату на церемонию бракосочетания.

Выказывая решительную склонность к обсуждению подробностей и полное невежество относительно того, что являлось грехом простительным, а что — смертным, барышня из красного карнавального шествия, не краснея — а это хорошо бы сочеталось с цветом ее отряда рейзаду, — поведала негодующему брату Зигмунту о сладостных искушениях, которым подвергал ее возлюбленный. Балбину жил когда-то в Ильеусе, где и прознал про всякие выдумки гринго — Шике они пришлись по душе.

Борьба, разразившаяся в импровизированной часовне между святым инквизитором и барышней из красного карнавального шествия, была бескровной, но от этого не менее неистовой. Ничтоже сумняшеся, она описала ему непристойные ласки, совершавшиеся при помощи пальцев и языка, содомию — ах, Содом возвратился! — после чего монах запретил ей фату и гирлянду — символы девственности. Однако невеста почтительно, но упрямо отстояла свое право на флердоранж, сделанный ловкими пальчиками доны Наталины, потому что туда, в щелку («Богом клянусь, падре!»), Балбину никогда ничего не засовывал, Шика никогда ему этого не позволяла! Все, что они делали, окромя самого главного, для того и нужно было, чтобы не дать ему порвать ей целку, — где же ваше преподобие такое слыхало, что дать в зад — это то же самое, что и в щелку? В Эштансии девушки выходили замуж девственницами, но чтобы облегчить ожидание, они позволяли и промеж ляжек, и в зад — ведь никто не железный, сеу падре!