Жоржи Амаду - Большая Засада

Донесся самодовольный голос и флегматичный смех Манинью — тот уже разжег огонь, чтобы пожарить сушеное мясо и подогреть кофе:

— Не хотел ты слушать, что я тебе говорю, вот и сел в лужу. Цыганки такие: целую комедию разыграют, чтобы вокруг пальца обвести, а как до дела дойдет — так в кусты.

— Сукина дочь! — заорал Валериу Кашоррау.

Может, ничего бы не произошло, если, конечно, вообще случилось что-то достойное упоминания, и Валериу Кашоррау забыл бы о своих гневных угрозах, если бы на пустоши не появился погонщик Доринду. Он шел из магазина Фадула и брызгал слюной от ярости. Негодование и ярость объединились: Кашоррау и Доринду почувствовали солидарность — они были жертвами одной и той же напасти, порожденной проклятой цыганской расой. Последней каплей стало сообщение мулата Пержентину, подтвержденное свидетельствами работника и трех лесорубов, о массовом переселении проституток, абсолютно всех — не было в селении больше ни одной шлюхи, которая могла бы обслужить погонщиков или проезжих, сколько бы они ни искали. Стихийное бедствие, конец света.

Валериу Кашоррау пытался утопить в кашасе память о ногте цыганки, взбудоражившем все, чтобы было у него в штанах. Она скребла его ладонь, а вовсе не яйца, но эта ласка отзывалась гораздо ниже. Жар водки не сумел погасить легкую щекотку, холод в штанах. Цыганская шлюха околдовала его, она могла из него веревки вить, чтобы потом разбазарить его деньги, которые он копил на ночь с негритянкой Флавианой в пансионе Лидии, в Итабуне. Ему нужно снова увидеть чертовку, где бы она ни была, чтобы отнять свои деньги и втолковать негоднице, что с настоящим мужчиной не шутят и не обманывают его. Что там такое между ног у цыганки, какое оно на вкус? Один глоток за другим, коготки царапают яйца.

У Доринду причины были другими, но у них было нечто общее с горестями Валериу — присутствие цыган в Большой Засаде. Доринду тоже хотел заглушить нестерпимую боль от потери возлюбленной с помощью бутылки из лавки Турка, где он и узнал о том, что приключилось. Он сидел в компании погонщиков насупившись, рот на замке, не говорил ни слова. Кашоррау изрыгал проклятия и угрозы, Доринду куксился молча. За него уже все рассказал Дуду Трамела, который был очевидцем колдовства.

Выслушав в тишине, как обычно, рассказ мальчишки, Манинью не согласился с одним из пунктов проблемы — фундаментальным. По его мнению, у Доринду не было причин считать себя обманутым, преданным и униженным. Манинью знал жизнь со всеми ее невзгодами, он был человек солидный, с принципами.

Всем известно, что нежный цветок любви не расцветает, если нет интереса и согласия с обеих сторон — и у мужчины, и у женщины. Дело не идет на лад, если влюблен только один из двоих: если нет взаимности, то хуже не бывает, это жестокие страдания. Прискорбная ситуация, печальная и очень грустная.

Так часто бывает, и с самим Манинью случалось: его пленили рыжие волосы Зулмиры Фогареу, а она повернулась к нему спиной, даже слышать о нем не хотела. К тому же соперником был карлик, недомерок. Это кажется невозможным, но ведь так и было. Да, Манинью пришлось погоревать, но он не прикидывался, будто ничего не понимает, никого не оскорблял, не называл себя рогоносцем. Самое плохое в этих несчастьях, если отвергнутый обижается и, безутешный, решает поднять шум.

Как бы то ни было, если бы Доринду не столкнулся с Валериу, который пил у огня, то, может статься, проглотил бы свою ярость без особых затруднений. Сколько бы Манинью ни пытался переубедить его, Кашоррау стоял на своем, и случилось то, что случилось. Он еще потащил с собой несчастного Доринду, олуха, у которого якобы выросли рога. А при чем тут вообще рога, если Гута никогда с ним любовь не крутила?

Оставив груз старому Жерину на складе сухого какао, Доринду сразу же поспешил в лачугу Гуты: может, другой пришел первым и снял ее на всю ночь. Когда такое случалось, он едва удерживался от того, чтобы не снести хижину и не ввязаться в драку с типом, который осмелился опередить его и занять место, принадлежавшее ему. Почему и каким образом оно оказалось его? — вопрошала Гута, которая не расположена была терпеть грубость от какого угодно мужчины, а уж тем более от типа, которому она ничего не должна и с которым не была связана никакими обязательствами. Доринду ее никогда не интересовал, и если он чувствовал к ней такую фанатичную страсть, то что тут можно сделать? Спокойствие! Она принимала его со всей учтивостью, которую ей диктовала профессия, она отдавалась красиво — и ему, и остальным: кто с ней в постель шел, тому жаловаться было не на что, слава Господу. Доказательством этого служил тот факт, что они почти всегда возвращались, — кроме учтивости и умения она пленяла ароматом табака и жаром между ног.

В пустой хижине Доринду долго ждал возвращения Гуты, но она все не появлялась и он наконец сдался. Кто знает: может, ей надоела Большая Засада и проститутка уехала в Такараш, Феррадас, Макуку или Агуа-Прету? Куда она делась, эта чумовая девка? Он разузнает, где она спряталась, даже если та уехала в Итабуну, где было более двадцати публичных домов.

Размышляя о своих горестях, Доринду вышел на улицу, застроенную домами — их было примерно полдюжины, — и направился утолить жажду в лавку Фадула. Там он встретил своего помощника, Дуду Трамелу, и болтун рассказал ему, что Гута вовсе не уехала из Большой Засады, но сказать точно, где она сейчас, невозможно, потому что она влюбилась. Она и цыган.

— Вот как вас вижу, я видел, как они влюбились.

— Что ты видел?

— Как они влюбились, — пояснил Дуду, — они прямо-таки сплелись между собой, я глаз от них не отводил, а они и бровью не повели. Они влюбились, другого и быть не может.

Доринду почувствовал себя еще более уязвленным и обиженным. Обнаружить ее занятой с клиентом — это боль, но какие тут могут быть жалобы и обвинения? Гута просто зарабатывала на жизнь, только и всего. Но знать, что она обнимается с цыганом, обнажаясь под лунным светом, далеко от койки и соломенной хижины, смеется без причины, прячется в укромном местечке! Эта мысль причиняла ему глубокую боль: тут не заработок, тут страсть. Этот ублюдок околдовал ее — нет напасти хуже цыгана.

Турок, занятый своими проблемами, спросил просто так, чтобы спросить:

— А ты что, в Гуту втрескался?

— Еще бы! А вы не знали? — ответил вместо него Дуду Трамела.

Доринду ничего не сказал, заплатил за выпитое и за то, что оставалось в бутылке; держа ее за горлышко, он направился в сарай, где ему оказали прием, достойный товарища по тяжелому труду, мучимого несчастьем. Они уже все знали — Трамела рассказал все в подробностях. Валериу Кашоррау, желая утешить Доринду, поведал ему об обмане, жертвой которого стал сам. Перед его носом тоже исчезла чертовка-цыганка.