О Чхунь Хи - Птица

Старая госпожа ждала лета, ждала, когда созреют черные семена подсолнухов.

Я убралась в кухне. Утварь была новая, и мне казалось, что я, как в детстве, готовлю еду куклам. Потом навела порядок в комнате. Передвигая туалетный столик, я нашла чулок той женщины и вымела из угла золотистые волосы вперемешку с пылью. Прежде чем выбросить мусор в помойку, я некоторое время его рассматривала.

Наш отец больше не приезжал. Я осталась с Уилем одна. У нас был телевизор, и мы могли смотреть его, сколько хотели, а еще у каждого из нас был свой ключ. Когда я запирала дверь, у меня всякий раз возникало чувство, что я тайно владею чем-то очень ценным и прекрасным, чего никто другой не может увидеть. Когда я меняла брикеты, дым вызывал у меня кашель, а когда резала что-нибудь на разделочной доске, говорила, подражая тону той женщины: «Мне все осточертело».

Уиль наблюдал за мной, и вид у него был странный.

Дама из «заводской семьи» говорила, что у нее при виде нас разрывается сердце. Она приносила нам то пакетики с раскрошившимся печеньем со своей фабрики, то приготовленную собственноручно еду, у которой был странноватый запах и вкус. Господин Йи говорил, мол, все дело в том, что блюда сготовила парочка, состоящая из двух женщин, называвших друг друга «дорогая» и «дорогой», из двух «лесбиянок». Даже свет, просачивавшийся из-под их двери, и голоса, доносившиеся из комнаты, куда никто не имел права входить, казались подозрительными и таинственными. Госпожа Ёснук говорила мне, что я храбрая девочка, и ответственная, но должна лучше заботиться о брате. Иногда мне казалось, что Уиль — мой собственный ребенок. Мне хотелось называть его «малыш», как говорила та женщина, когда гладила по волосам моего отца, лежа рядом с ним под розовым одеялом.

Каждый вечер я заставляла Уиля учить таблицу умножения и диктовала ему диктанты. Я приказывала ему чистить зубы и мыть ноги и проверяла, чистая ли у него шея. Если он не выполнял задание, я наказывала его — била по рукам. Я была ему старшей сестрой, матерью и школьной учительницей, а значит, несла за него ответственность. Но время от времени, безо всякой на то причины, сердце у меня сжималось от тоски, например когда я смотрела на трехногий столик, на зеркало, в котором видела свое отражение в ночи, или на мерцающий в темноте экран телевизора.

— Сестрица… — Уиль подергал меня за руку. — Ты слышишь?

Ночной ветер разносит в клочья сны спящих. В доме постепенно просыпаются звуки, затихшие после того, как погасили свет. Щебечет птица господина Йи — когда его нет, она сидит в клетке под платком с открытыми глазами. По ту сторону стены слышатся рыдания и приглушенные шепоты. Уиль стоит, прижавшись ухом к стене. Он бормочет: «Стена плачет, сестрица. Послушай. Это правда, клянусь тебе».

Нам нанесла визит Солнечная медведица. Когда я вернулась из школы с огромным плюшевым медвежонком, мне показалось, что все на меня смотрят. Я чувствовала смущение и гордость.

В нашем классе было сорок пять учеников — сорок шесть с Солнечной медведицей. Она была белой плюшевой пандой с черными пятнами на мордочке и вокруг глаз. Каждое утро учительница делала перекличку сорока пяти учеников и проверяла присутствие сорок шестого: «Солнечная медведица!» Сначала это казалось нам странным и ребяческим, и мы смеялись, но потом перестали. Когда учительница вызывала: «Солнечная медведица!» — все хором отвечали: «Здесь!» Входя утром в класс, мы первым делом здоровались с Медведицей, которая провела ночь одна, сидя за партой в последнем ряду. В общем, можно было сказать, что в нашем классе сорок пять ребят или сорок шесть медведей. Наш класс — третий, пятого года обучения, был известен, как «класс Солнечной медведицы». Если мы слишком шумели, или приходили, не сделав домашние задания, или ссорились, учительница говорила: «Как же вам не стыдно перед Солнечной медведицей!»

Каждую субботу после уроков ребята по очереди приглашали ее к себе в гости. Солнечная медведица гостила в доме два дня, а в понедельник утром учительница спрашивала, как прошел уик-энд.

Гостья-медведица ела пиццу или гамбургер, ездила за город, ходила в кино. А иногда — в закрытый бассейн. Случалось, она всем мешала, потому что всю ночь бродила по дому. Если Солнечная медведица объедалась вкусностей, у нее болел живот и ее везли в больницу, чтобы сделать укол. Как-то один мальчишка сказал, что она всю ночь спала с ним в одной постели, и девчонки возмутились. А когда другой признался, что постирал ее в машине, класс охнул от ужаса. Когда пришла моя очередь приглашать домой Солнечную медведицу, мы с Уилем устроили генеральную уборку, протерли влажной тряпкой все углы. Мы сидели рядом с Медведицей и смотрели телевизор, а потом делали уроки. Ей было скучно в нашем доме, ведь у нас не было ни пианино, ни видеоприставки. Вечером, за ужином, она надулась, увидев на столе три пиалы супа с дешевой лапшой.

— Не хочешь есть, потому что у других тебя кормили всякими вкусностями, да? Но у нас, знаешь ли, нет ни папы, ни мамы, мы бедные, и у нас нет денег на деликатесы.

Мы с Уилем поели, не обращая внимания на гостью. Когда кто-то брезгует едой, лучше всего оставить его в покое, пусть поголодает. Ночью мы спали рядом с Солнечной медведицей, и она все время хныкала. Говорила, что хочет есть.

— Будешь шуметь, я тебя прибью. Выставлю за дверь. Не выношу, когда шумят. У меня поднимается давление.

Я стукнула ее кулаком по башке, чтобы научить плакать молча. И показать, как нужно себя вести, если хочешь жить у других.

Утром Уиль заглянул под одеяло и скорчил рожу.

— Медвежонок описался. Воняет. Ужасно противно.

— Придется постирать чехол. Черт, как мне все надоело. Я схожу с ума. Со своими-то детьми не знаешь, как управиться. Ну почему, скажите на милость, мне приходится мучиться с чужой малышкой?

Я с размаху долбанула Солнечную медведицу по голове. А она не побоялась посмотреть на меня, как невинное дитя.

— Чего это ты так пялишься? Уморить меня решила? — закричала я, бросив на нее косой взгляд.

Идея вспороть живот Солнечной медведице пришла в голову Уилю.

Я вооружилась ножницами. Внутри не оказалось ни сердца, ни легких, ни желудка, ни кишок — только почерневшая вата да грязные вонючие кусочки губки и тряпок. Мы с Уилем все рассмотрели и обнюхали.

— А хвалилась, что плаваешь и ешь гамбургеры!

Мы расхохотались и запихали всю дрянь назад, добавив маленькие карандашики и упавшие на стол лапшинки. Другие дети, вернее будет сказать — другие болваны, — никогда не узнают, что находится в животе у Солнечной медведицы. Я его зашила. Медведице было страшно, и она тихонько вскрикивала: «Ай, ай!»

На следующий день, в классе, один мальчик воскликнул: