Владимир Колковский - В движении вечном

Так уважительно, твердо говорят теперь о тебе в поселке, и ты героем возвращаешься сюда, без конца и с наслаждением рассказываешь о захватывающих приключениях на вступительных. А те, кому это только придется еще пережить, слушают с завистью и с холодком тревожным в груди воображают свои скорые собственные будущие испытания.

Ну а неудачники с наступлением осени разделялись на две совершенно разные группы.

Первую составляли бывшие крепкие ученики из уважаемых в поселке семей, которым просто не повезло на вступительных. Эти старались как можно реже появляться на улицах. Кто-то в домашней тиши усердно готовился поступать на следующий год, а кто-то, кому пришло время, дожидался весеннего призыва в армию. Даже парадокс удивительный получался: они жили постоянно в поселке, а встречали их на улицах гораздо реже, чем уехавших на учебу в города счастливых победителей. Те так наоборот каждые выходные непременно наезжали в родной поселок и целыми днями торжествующей шумной толпой без конца разгуливали по знакомым улицам.

В другую группу входили обычно те, чьи родители самозабвенно плавали в тех самых бездонных винных ручейках и реках. Этих тоже было очень просто повстречать в поселке. С самого утра они уже занимали один из самых заметных уголков центральной площади. Это было особое, знаменитое на всю близлежащую округу место. С неких незапамятных времен оно даже имело в поселке и свое собственное название — «Пьяный угол».

Дело в том, что немножко поодаль по главной дороге был уже упомянутый как-то в самом начале весьма скромный на вид подвальчик. На вид весьма скромный, но под вывеской звучной, приманчивой «Винный бар».

— Во всем Союзе только два винных бара! — любили похвастаться приезжим бывалые посельчане. — Пивных сколько хочешь, а вот винных… только в Вильнюсе и в нашем г.п.!

Так ли это в действительности и как там в Вильнюсе — Игнату было неведомо. Но вот в их собственном баре что-то, а комфорт, да уют с интерьером наверняка считали чем-то совершенно излишним. Четыре каменные, окантованные поржавевшим железом невысокие ступеньки вели круто вниз в тесный сумрачный низкий подвальчик, наполненный всегда удушливым сигаретным смогом и беспорядочным гулом многочисленных посетителей. Здесь было только самое необходимое. Голые казематные стены, полтора десятка грубых стальных стояков, пластиковый «столовский» поднос с обычными на две сотки грамм гранеными стаканами… А на простеньких дощатых полках манило неудержимо в хмельные объятья лишь одно рублевое жидкое счастьице или т. н. «чернило».

На Пьяном углу непременно приостанавливался как тот, кто еще только шел в бар, так и тот, кто оттуда только что вышел. Угол не пустовал с раннего утра до поздней ночи, обсуждал, дискутировал, взрывался смехом дружным, а иногда и кровавым мордобоем… Здесь же в десятке метров на площади была автостанция. Ни один приезжий не мог выскользнуть из автобуса так, чтобы его не заприметили на Пьяном.

— А, гостейка ты наш, дорогой! — окликали тот час любого знакомого. — Как житье-бытье? Ну-ка, с нами постой, поделися…

И через минутку-другую с улыбочкой, вкрадчиво:

— Так что ж мы стоим тут на сонейке тепленьком, киснем?.. Так, глядишь, и ено скоро скиснет… А не пора ли потишку туды, на четыре ступеньки?

И уже вскоре можно было видеть, как очередной гостейка и впрямь направляется «потишку туды», а с ним рядышком и парочка счастливцев за компанию, скаля зубы в предчувствии сладостном, бросая напоследок небрежно всем прочим:

— А у нас сегодня рыбный день, мальчики, хвосты обрубаем!

То бурливым, сметающим вихрем, а то и лениво, неспешно писал год за годом тысячелетнюю историю поселка неодолимый поток вечности. Бывали времена, когда многое здесь словно застыло в глубокой задумчивости на целые столетья, а бывало и день единственный разом «рушил все до основанья». Десять лет также лишь мгновенье неуловимое в этой, по меркам людской жизни необъятно растянувшейся тысяче, но тот, кто примерно в году 65-том прошлого века лет на десять покинул поселок — даже и не узнал бы его после.

Не забыть Игнату, как в раннем детстве: бурлит, струится каждый день живой пестрый людской ручеек по улицам, в парк, в магазины. В ДК тогда, что ни праздник, были концерты; сами же посельчане были умелыми артистами и внимательными зрителями. Игнат также с первого класса танцевал в школьном ансамбле, с тех пор неизменно выступал на праздничных концертах. И каждый раз просторный зрительский зал, казалось, не мог бы вместить еще больше народу.

В старом парке, что на окраине поселка, была тогда летняя танцплощадка. Точь-в-точь как в городе, с высокой дощатой эстрадой, огороженная по периметру прозрачной металлической сеткой. И точно так же, как в городе, там в те времена летом было не пробиться.

— Что ж ты думаешь? — вас тогда в школе одних поселковых за семьсот было. А теперь… теперь и с округой со всею и половинки не наберется! — рассказывала с явственной грустью про те недавние времена мать, учительница.

Стадион в парке с рублеными, в пять ярусов, ярко окрашенными трибунами, с аккуратно подкошенным травяным газоном был тогда гордостью поселка.

— Добрая у вас поляна футбольная! — говорили не без зависти приезжие знатоки. — Тут хоть республику принимай…

И действительно, стадион тогда частенько принимал соревнования даже республиканского масштаба. Каждое лето тут гремели спартакиады, каждая точь-в-точь как маленькая Олимпиада. Древний парк в эти дни был так похож на столичный в выходной весенний солнечный денек. Весь поселок был тут, и они, мальчишки, и самое важное авторитетное начальство. Все! — все вместе болели за «наших»… И они не подводили, они были кумирами-победителями, каждый мальчишка мечтал быть таким, как они.

В особенности, как Андрюха Петровский. Такому форварду, казалось, можно хоть за Союз в сборную.

— Андрюха ваш от Бога форвард! — нахваливая, завидовали соседи.

Вечерами Игнат часто видел, как их кумиры с темно-синими объемными сумками через плечо, в полосчатых ярких тренировочных костюмах, гомоня оживленно, проходили на стадион. До темноты там были слышны азартные вскрики, топот ног, гулкие стуки футбольных мячей. Земля на тренировочных полях вокруг была выбита в камень. Теперь это кажется фантастикой, разве можно теперь даже представить себе тех немногих, кто так и не съехал в город — на тренировке?

С каждым годом все чаще слышал Игнат в разговорах:

— Молодцом парень, в столице остался!

— Ну вот, буде теперь ростить патлы на Пьяном…, - а это уже про тех, кому так и не посчастливилось где-то «остаться».

В детстве всегда, когда дома было одиноко и скучно, убегал Игнат в свой любимый старый парк. Там заветные места детства, там он обычно встречал он кого-нибудь из друзей, приятелей, а то и целую компанию.