Владимир Колковский - В движении вечном

Но в тот день в парке почему-то было безлюдно, не было слышно и звонких мальчишечьих голосов. И только возле стадиона у самых входных ворот Игнат вскоре приметил тесный мужской кружок. Там на мягкой травке дружно присели футбольные кумиры, футбольные кумиры последнего поколения футбольных кумиров. В полном составе собрались, по всей видимости, на выездной гостевой матч к соседям, извечным своим соперникам.

Не спеша, из-под огромных тенистых деревьев выходит к воротам, как кавказец чернявый, высокий худощавый Арсентьевич. Он и шеф, и тренер, а еще «дамский мастер», как его прозвали в поселке. Он ведь так мечтал иметь сына, а имел вместо этого целых пять невест на выданье.

— Ну что сказал? — подхватывается с места Андрюха Петровский, лучший бомбардир последнего поколения футбольных кумиров. — Что начальство новое решило, едем?

— А до ж… мне твой спорт! — сказал. — Нема у меня для твоей банды автобуса.

На лице у дамского мастера, всегда флегматичного спокойная безна-дежность.

— Вишь ты… Как, значит, наш Михалыч на пенсию, так сразу и «банда»… Был, одно слово, мужик, а этот, приезжий… Вот так и сказал без кругов, слово в слово… Продовольственная программа в державе советской нынче всему голова, сказал… Народ, говорит, накормить пришло время.

Шеф, тренер и дамский мастер в одном лице подсаживается тихонько рядышком на травку. И футбольные кумиры теперь в полном составе еще долго сидят у ворот кружком тесным. Смотрят подолгу вниз, кусают сухие травинки, бросают редкие и теперь уже никому неслышные слова.

Тогда Игнат только в шестом был.

Прошло еще три годика с малым, и уже многое из того, что было, те-перь казалось фантастикой. Словно не стало вдруг прежних праздников в поселке, а с ними и прежних концертов. Давно растаскали на дрова и дела хозяйские последние, не догнившие столбы и доски, одно то, что еще осталось от некогда шумной танцплощадки. Заросло густо травой то место.

А через их знаменитое некогда футбольное поле теперь напрямик ходят, торные стежки-дорожки протяжно чернеют убитой землей вдоль и поперек. Скоро догниют, развалятся пожухлые кривые трибуны, гнутые, в щелястых рассохах, нелепые бревна футбольных ворот, зацветут беговые дорожки…

Что тут было, кто тогда отгадает?

Промелькнет незаметно бирюзовое лето.

И вновь души живой не встретишь вечером на улицах, окромя как на Пьяном.

Однажды в один из редких в то жаркое лето пасмурных июньских вечеров друзья неспешно прохаживались в центр возле «Винного». Как огромный пчелиный улей бар рокотал басовито и глухо, выдыхая горячий прилипчивый смрад. Витька приостановился вдруг, с минутку неподвижно разглядывая четыре знаменитые ступеньки, мутные, едва видимые из-под земли, влажные стекла крохотного окошка.

— Неужто и я? — выговорил, наконец, он чуть слышно. — Неужто там буду… вот так заседать?

И тот час же смех, крики и хохот, словно в ответ:

— Рулюй, Андрюха!… по центру задний ход!… стоять! — гремит разноголосо и беспорядочно сквозь слегка приоткрытые тяжкие, обитые железной бляхой двери.

Он «выруливает» на коленках криво, цепляет руками вскользь заплеванные, грязные ступеньки. На ногах без носков скребут носами пыль дырявые футбольные бутсы.

— Андрюшка, сынка!… ты разик не выпей, а носки хоть себе купи, — по утрам, когда он еще не на Пьяном, часто просит мать тихим голосом. — Сынка, так просто… один раз, один только разик.

Но в ответ лишь:

— Не, мамо, не-е… Видно, так уже не получится.

Он взглядывает порывисто вверх, вертит косматой мосластой головой:

— Р-рубаль даешь, делавы! — хрипит вдруг неразборчиво в заплеванные бычками, низкие ступеньки. — Ты, слышь делавы, р-рубаль…

И снова крики, смех и хохот, снова в ответ посыпанные густо матер-ком, кудряво соленые фразы:

— Го-отов, клиент!

— Хор-рош, Андрюха, повыступал чуток, пора и задний.

— Не смажь только…

— Он не сма-аже… Футболер, дюже целкий хлопец!

Июньский тихий вечер постепенно все гуще наливался унылой душной непроглядной тьмой. Было молчаливо и безлюдно на улицах, и только там, под землей кипели жаркие страсти, гулким эхом, как по сообщенным едино сосудам, отдаваясь на Пьяном углу.

— Помнишь его финты? — тихо спросил Витька.

— А ля Андрюха! Таких и у Гарринчи не было.

— Он мне раз яблоко дал… сладкое! Белый налив, как сейчас помню.

— Его ж тогда всей толпой! Всей толпой, что ни финал на руках по дорожкам победным кружили… А бутсы, глянь, с тех пор не иначе.

— Железная обувка! Каши, видать, давно просят, а костыль как-никак еще всунешь… коль не во что.

Откуда-то с боку дохнуло влажной прохладой, раздался сырой постук первых, рассыпчатых звонко, дождевых капель. Еще с утра было ясно, солнечно, а как за полдень налетела сплошная серая наволочь, затянула по-осеннему небо… И вот, наконец, пошел дождь.

— Неужто и я тут? — вдруг опять еле слышно спросил Витька. — И-и… с концами?

И на его лице впервые вот так, явственно, предстала перед Игнатом вся зыбкая неуверенность земного существования. Еще вчера, казалось, ты был кумир, любимец, классный герой, еще вчера, казалось, весь мир твой и для тебя… А остался лишь тут, спустился на четыре каменные ступеньки под землю «туды»…

Не раз это и прежде происходило на глазах у Игната в их тиши провинциальной и мирной привычно. Не раз происходило, но было тогда как-то далёко, обыденно и… тоже! — тоже как-то привычно… Привычно, как вечер, как ночь, как сводки привычные по утрам с далёких фронтов планетной повседневности — сегодня там столько человек, а завтра…

Но Витька… он ведь не был «где-то там и далёко».

Он был другом. Он был лучшим другом с едва памятных лет. Он будто всегда был рядом.

Когда, как они подружились?

То же спросить, когда ты впервые выбежал на улицу, выудил своего первого окунька, забил свой самый первый гол… Сколько у них вместе было этого первого, первого и навсегда, первого земного…

А сколько, казалось, еще будет… И земного, и даже космического.

Игнат не раз думал, что бы и сам делал на месте друга.

— А что если тебе попробовать в физкультурный? — предложил однажды вариант, который казался ему наиболее оптимальным.

— Попробовать?! — в ответ Витька заговорил в полный голос, полыхнувши в мгновенье багрово. — Вот попробовать-то можно, пожал-ста, как раз здесь и нет ни малейшей проблемы. Пожал-ста, хоть завтра в Москву на Ленинские горы!.. Хоть ты завтра гони на заход документы, только знаешь, что мне днями на выпускной математике конкретно сказали?.. Тебе, хлопче, всего и есть что одна дорожка прямая, в фабзай наш колхозный, на тракторист-машинисты широкого профиля! Так по мне лучше, знаешь…