Владимир Колковский - В движении вечном

— И это все? — выдержав терпеливо необходимую паузу, спросила с иронией учительница. — Все что нам скажешь? Мог бы зря не тратить времени… Садись, два!

И вновь перемена мгновенная в классе, вновь словно дрожит в воздухе звенящая, мертвая тишь.

— Так, вопрос… Вопрос остается тем же. Раз мы… раз мы так ничего и не услышали, — внимательно вглядываясь в журнальный список, вдумчиво выговаривает Нина Степановна.

— Горанский! — слышит, наконец, Игнат свою фамилию.

Спокойно, уверенно выходит он на середину класса. Он-то как раз и не тратил зря времени. За несколько мучительных лешкиных минут успел еще раз внимательно полностью просмотреть раздел параграфа, особо выделить в нем самое главное. На счет дополнительных вопросов он тоже не особо тревожился. Они у Нины Степановны всегда были одни и те же и примерно в одном количестве, только с каждым новым уроком прибавлялось несколько новых, а несколько «старых» исчезало, соответ-ственно.

«Эх, вот если бы у всех так! — мечтал Игнат и на сей раз, с победой вскоре вернувшись на место. — Вообще можно бы не раскрывать домашнее… А вот если бы так, как у Кольки!» — последнее пожелание он тоже не раз восклицал про себя мечтательно.

Хоть и знал, знал прекрасно, что так, как у «Кольки» больше ни у кого быть не могло.

Колька, Дикий, Живёла…

Подобные прозвища были у многих учителей в школе. По-видимому, они давались весьма метко с первых дней работы, а потом, словно по наследству передавались старшеклассниками следующим поколениям учеников. Иметь прозвище учителю обычно значило быть личностью яркой, выразительной, с какой-то особенной оригинальной чертой характера, и именно такие учителя и их уроки остались наиболее памятными Игнату.

Вот, например, та же Нина Степановна. Она и между школьниками всегда была только Ниной Степановной. И уж очень сухой, будничной была на ее уроках такая интереснейшая наука как география, наука о захватывающих путешествиях и далеких, неизведанных странах. Все, все ее рассказы были на один и тот же манер — и про сухую пустынную Сахару, и про роскошную таинственную Амазонию… Временами Игнат даже и пытался послушать, но в итоге попытки эти заканчивалось всегда совершенно одинаково, заканчивалась точь-в-точь как с тем самым, толстенным романом в его раннем детстве. Очень скоро он вдруг ловил себя на том, что в мыслях своих где-то уже совсем далеко от урока, в днях завтрашних или вчерашних…

Только один-единственный ее урок запомнился навсегда Игнату. Да и то это была вовсе не география.

Был у тогда в школе предмет такой «трудовое обучение». Класс делили строго на парней и девчат, первые столярничали и слесарили в мастерских, а вторые шили, вязали, готовили… Это называлось у девчат «домоводством», и вела этот предмет в классе также Нина Степановна. Однажды, когда их собственный трудовик заболел, а заменить было не кем, ребят оставили под ее присмотром в классе. И Игнат просто не верил глазам своим: раскрасневшаяся, искрясь легким блеском в глазах, вдохновенная даже, это был совершенно другой человек, совершенно другая Нина Степановна! Живые слова, «смачные» фразы, теперь Игнат уже и рад бы не слушать, но… На всю жизнь запомнилось ему, как приготовить по-домашнему вкусно чебуреки с печенкой.

Вторым уроком в тот необычайно удачный для Игната день была история.

— Ну-с, с кого начнем? — спросил учитель, закончив обычные в начале урока приготовления. — Есть инициатива?

Привычным взглядом он окинул вновь притихший класс.

— Лес рук! — иронически усмехнулся, словно отвечая тем самым на свой же вопрос. — Что ж, ладненько… Давай тогда ты, Галина.

— Смотри-смотри, счас — зырк на ножки! — сразу затолкал в бок Игната, смешливо таращась, сосед Лешка.

Учитель истории Николай Павлович по прозвищу «Колька» был одним из тех оригиналов-преподавателей, которые есть непременно в каждой школе, пускай и в единичном экземпляре, но каждый по-своему. Энергичный усмешливый балагур он в свои пятьдесят два выглядел разве на сорок:

— Он и Лыска ровесники! — как про диво некое говорили школьники, но это было и действительно так.

Если кто-то из учеников на уроке уж слишком внимательно рассматривал свои ногти, Колька тогда внезапно приостанавливал на нем свой иронично улыбающийся взгляд, так и смотрел неотрывно далее, подолгу, усмехаясь и покручивая головой, сопровождая это неподражаемыми, очень частыми гримасками… Вскоре начинал смеяться и весь класс.

— Тебе что, маникюршу покликать? — шутливо спрашивал тогда учитель.

А если это не помогало, скоро шел к дверям, широко отворял их настежь:

— Эй, маникюрша! — выкрикивал звучно в пустой коридор.

Частенько в самом начале урока он приказывал:

— Тетрадки раскрыть, положить на край парт.

Потом медленно проходил по рядам, внимательно просматривал домашнее. Приметив порой, что у кого-то не проведены поля в тетради, приостанавливался рядом, и снова подолгу, пристально всматривался в исписанный листок с теми же очень частыми гримасками, покручивая смешливо головой… Наконец, опять начинал смеяться весь класс… Под громкий смех этот учитель торжественно доставал из переднего карманчика пиджака чернильную авторучку, нарочито старательно, с остановками выводил витиевато ей.

— Теперь любуйся! — по завершении всей процедуры цокал звонко языком, словно от души любуясь на свой замысловатый шедевр. — Что у пьяного дорога…

Любимейшим литературным произведением Николая Павловича была коласовская «Новая зямля». Поэму эту он наверняка знал наизусть и частенько цитировал звучно, как в подходящих тому случаях, когда кто-то, например, сунул уж слишком решительно поверх других голов свой дневник на хорошую оценку:

— так иногда и просто любимые, задорные строки исключительно под хорошее настроение:

На уроках у Николая Павловича не было той дрожащей звоном мертвой тишины, как у Живелы или Дикого, но если веселье в классе начинало перехлестывать через край, тогда он мог вдруг стать очень серьезным… И тот час дисциплина и порядок в классе. Все знали и знали прекрасно, что теперь уже лучше не шутить — и Зэро, и Лось, и Антольчик.

Все давно заметили, что Колька не в пример чаще вызывает к доске красивых фигурных девчат. Для них он никогда не жалел хороших оценок, мог пособить и во время ответа легким дополнительным вопросом. Но вот сегодня в этом не было совершенно никакой необходимости. Изотова Галина, круглая отличница мечтала поступить на исторический, она всегда отвечала историю без единой запинки, словно перечитывая открытый перед собой бумажный лист с написанным на нем четко па-раграфом.