Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

В ее голосе не было капризных детских ноток, столь частых у девушек ее среды. Она говорила убежденно и просто; глаза блестели. Да, совершенно ясно, эта девчонка — личность. Он спросил, очень ли влюблен в нее Олива. Он и сам знал, что очень. Да и мог ли кто-нибудь, увидев эту юную самочку, не влюбиться без памяти?

— Говорят тебе, что нет. Ты не понял меня, — шепнула она. — Мигель Олива видел в доме моих друзей некоторые мои рисунки. Ему понравилось. Говорит, следует больше работать, познакомиться с нужными людьми. Предложил свести меня с художниками и критиками. В другой раз он заставил меня купить твою книгу; я начала ее читать. И не все там поняла; мне ведь дали ужасное образование. Ты как — нибудь должен прийти посмотреть мои вещи и объяснить мне свои рассказы. Ничего не может быть невиннее моей дружбы с Мигелем Оливой. Он знает Рубена Феррейру, типа, с которым я встречалась. Сама я ничуть его не интересую.

— Это ты так думаешь, я-то знаю его лучше. Так или иначе, мы можем как-нибудь вместе поужинать…

Вернулся Олива, закончив свое выступление, из которого они уловили лишь несколько слов. Свет погас. Олива объявил:

— Пошли! Больше тут делать нечего!

А затем, в кафе «Вена», он решил выяснить отношения между ними всеми. Чтобы не возникло сложностей с другом, лучше будет, если Эльза прямо скажет, что никакие чувства ее с Оливой не связывают. Он отпустил несколько шуточек, и она была вынуждена вновь повторить, что костариканец Рубен — ее возлюбленный, а Олива лишь платонический воздыхатель, который только надеется на нечто большее. С детской улыбкой и счастливым, иногда растерянным, иногда твердым, выражением глаз девица пустилась в веселые непристойности, которые порой пугали. Олива помрачнел, попытался завести разговор об Эйзенштейне, о развитии, а потом угасании идей авангарда в Советском Союзе, чтобы сбить Эльзу с темы, но ни он, ни «на этого Оливе не позволили, решив продолжать интимные признания.

На следующий день он принимал ее у себя; они вместе позавтракали, потом ходили по картинным галереям, вернулись к нему и занимались любовью до десяти вечера, после чего он проводил ее до угла и посадил в автобус, который отвез ее в Койоакан. Начались отношения, продолжавшиеся без всяких помех несколько месяцев, по правде говоря — чересчур уж спокойные, пока в один прекрасный день он снова не почувствовал боль за ухом. На том же месте, где недавно была сделана операция, опять началось воспаление. Помрачнев, он некоторое время выжидал, не пройдет ли, однако напрасно: опухоль начала принимать ту же форму, что и раньше, только развивалась быстрее и была более болезненной. Эльза собиралась поехать с матерью и дядюшками в Акапулько; они уговорились, что он тоже приедет и остановится в том же отеле; перед родными они сделают вид, будто незнакомы, а ночи будут проводить вместе. Он подумал, что надо бы показаться врачу перед отъездом, боль по временам становилась невыносимой.

— Увидишь, все это пустяки, — говорила девушка совершенно безмятежно. — У всех иногда появляются затвердения, то на шее, то в паху, то еще где-нибудь. У моего отца выскочило такое под мышкой, когда мы были в Италии, и ужасно его мучило. А лечение было очень простое: примочки горячей водой с солью. Тебе нужно солнце Акапулько и морская вода. Вернешься рожденным заново.

Он все же пошел к врачу, пока Эльза получала летнее платье у своей портнихи. Встретились вечером в ресторане Чапультепека.

В клинике он обратился к тому же врачу, который оперировал его несколько месяцев назад. Тот забеспокоился, обследовав опухоль. На его вопросы отвечал, что новая вспышка совершенно непонятна. Необходимо сделать биопсию, прежде чем резать, и, если говорить правду, следует приготовиться к худшему. Он не очень понял, что еще сказал доктор на своем заумном медицинском языке. Да это и не так важно, ему достаточно знать, что есть подозрение на рак, хотя наружная опухоль, возможно, и не так опасна, гораздо опаснее близость лимфатических желез. Лицо хирурга под маской озабоченности, когда он говорил о необходимости немедленного вмешательства, было печальным, сосредоточенным. Конечно, поездка в Акапулько — безрассудство; ничего нет вреднее морских купаний. Если он согласен, ему сделают операцию, как только будут получены результаты биопсии. Разве что вмешательство не потребуется.

Он шел в ресторан, обуреваемый разноречивыми чувствами. Темный страх накатывал на него, отступая лишь при мысли, что болезнь окружит его ореолом исключительности в глазах возлюбленной. Он повторил Эльзе весь разговор с врачом; скрыл свое волнение под шуточками, будто рак передается при любовных объятиях. Она сразу решила отказаться от путешествия. Она может притвориться больной и подождать, по крайней мере пока не будет сделана операция. Он воспротивился. К чему эти мрачные игры? При первой возможности они вдвоем поедут в Акапулько, без матери, без дядюшек. К его удивлению, Эльза не настаивала, постаралась, не очень удачно, не обнаружить чувства облегчения, потом вытащила из сумки образцы тканей и разложила их на столе; рассказала ему о своем купальном костюме, о туалетах, которые ей шьют, нарисовала их на салфетке. Вероятно, он нуждался в поддержке: его вдруг испугала смерть. Ничего такого он не чувствовал, когда был у врача, а вот теперь, увидев, как Эльза с удовольствием уплетает огромный кусок финикового торта, почувствовал. Она болтала какие-то пошлости, словно не понимая, что они, может быть, последний раз вместе, что смерть как бы затаилась у него внутри — и неизвестно, будет ли он жив, когда она вернется с купаний. Он пришел в ярость. Сказал, что в таком платье она будет самой привлекательной девушкой в Акапулько, что он предсказывает ей сногсшибательный успех, что все американские туристы сойдут От нее с ума.

— Ты думаешь? — спросила она доверчиво.

— Да, все захотят переспать с тобой, и ты захочешь переспать с кем-нибудь из них.

Это было начало конца. Эльза призналась, что не исключено, что она, возможно, и заведет роман с каким-нибудь туристом. И в весьма резком споре, может быть единственном за время их связи, выяснилось, что она не только была готова переспать с кем попало, но в течение тех месяцев, когда они были любовниками, несколько раз встречалась в отеле с Рубеном Феррейрой, студентом из Коста-Рики, а одну ночь провела со своим кузеном.

Когда он сказал, что и вообразить не мог, какая она шлюха, что для него все эти месяцы не существовало никого, кроме нее, Эльза ответила как ни в чем не бывало:

— Никто от тебя этого не требовал, да и тут совсем другое, неужели не понимаешь? У тебя было полно любовниц, ты ходил к шлюхам сколько хотел. А у меня нет такого опыта; мне необходимо победить свой невыносимый физиологический комплекс. Много лет я думала, что не могу никому понравиться.