Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

А вот его Тереса никогда не просила ее сопровождать, хотя иной раз он сам предлагал свои услуги; у них были отличные отношения, и она подробно рассказывала ему об этом ц ре следовании за гробом, которое длится уже пятнадцать или двадцать лет и в котором была некая цикличность. Возможно, циклы совпадали с фазами луны; когда приближались дни намеченных визитов, Тереса не могла ни сохранять спокойствие, ни сосредоточиться на чем-нибудь. Любой пустяк выводил ее из себя, при малейшем возбуждении она принималась говорить, словно одержимая, о своем общении с Голосом. Эта мания навлекла на нее немало неприятностей, ссор, юридических преследований. Многие женщины жаловались на нее в суд, обвиняя, что она доводит их до психического расстройства, в результате чего они теряют медиумические способности. А ей эти жалобы только доставляли удовольствие. Она говорила, что уж если медиумы так страдают, то каково же приходится душе ее мужа.

— Я могу и страху нагнать, — призналась она ему как — то. — Один раз я присутствовала на сеансе во дворце Фронди. Пригласили медиума из Пескары, чудо с мировой славой. Нас было человек сорок. Несколько ученых, деятели церкви, какие-то дипломаты, пара англичан, скрывшие лица под маской, и Фронди — мать и дочери, видел бы ты этих уродин! Все должно было происходить «по науке», представляешь? Расставили сложнейшие приборы, повсюду натянули проволоку, чтобы ловить какие-то там вибрации. А меня, по правде сказать, интересовал не этот эксперимент, а способности медиума. Женщина уснула, я услышала голос и сразу узнала его. Он ясно назвал мое имя, хотя потом эти мерзкие бабы Фронди со зла все отрицали и выдумывали обо мне разные небылицы. Я словно совсем разум потеряла. Это был голос человека, которого я до сих пор ненавижу. Я не дала ему слова сказать. Он только пробормотал что-то… Ты и не знаешь, каким угодливым, каким жалким был этот мерзавец при жизни! Я вскочила и давай кричать ему все, о чем думала, рассказала, что, когда он считал, будто подчинил меня, я спала со всеми его друзьями, с его братом, что я превратилась в суку ради чистого удовольствия поиздеваться над ним. Не скрыла и того, как я обрадовалась, узнав о его смерти. Ну и скандал разразился! Проволока, натянутая вдоль стен, начала вибрировать; аппарат рядом с медиумом гудел все громче и громче. Женщина не выдержала и упала на пол; на губах у нее выступила пена; омерзительно завоняло. Мне кажется, она… Ладно, не стоит вникать в подробности. Голос мужчины, исходивший из ее уст, превратился в ужасающий, непереносимый стон. Англичане визжали, словно вот-вот задохнутся под своими масками. Эльза Фронди навсегда перестала со мной разговаривать и сама не знает, как меня этим обязала.

В общем, не только отношения Рауля с Тересой послужили причиной окончательной ссоры и развала издательства. Все было гораздо сложней. Билли ни о чем не подозревала. А как же ревность, о которой столько твердили? Конечно, ревность бурлила, но совсем иного свойства. Билли вообразила, будто Рауль предпочитает венесуэлку в интеллектуальном плане, а это она стерпеть не могла. У нее то и дело вырывалась какая-нибудь дерзость. Они провели вместе последнее лето в Венеции, то лето, коща Рауль и Билли начали ссориться по любому поводу. Бедняжка была чересчур уверена в себе. Она забыла, что судьба «Тетрадей» целиком зависит от воли Тересы. Так уверена в себе? Да, убеждена, что именно они, а главное, она, как редактор всех изданий, создают венесуэлке почетное положение, какое ей не купить за все свои миллионы. В конце концов она решила, что только существование «Ориона» и оправдывает интеллектуальные притязания Тересы. А та словно не замечала бестактностей Билли и хохотала, как будто принимала их за остроумные выпады. Она ждала подходящего часа, чтобы отплатить. Возможно, и сдерживалась, потому что писала в это время свою книгу или, во всяком случае, отделывала ее.

— Настоящий кризис разразился, когда Тереса представила свою рукопись. Вернее, когда Билли прочла ее.

Однажды венесуэлка упомянула, что одна ее приятельница пишет книгу об ультрасенсорных опытах, ее опытах, Тересы Рекенес. Постепенно сообщения об этой работе расширялись. Это была история воздания справедливости, осуществленного астральным путем.

— Не сказала бы, что это можно назвать биографическим очерком, но это и не репортаж, — говорила Тереса, словно выясняя для самой себя жанр произведения. Потом добавила как бы в полусне: — Я рассказала своей подруге о выпавших на мою долю интересных переживаниях. Мне думается, перед нами писательница, наделенная утонченной чувствительностью. Она очень скромна; не хочет ни с кем знакомиться; она задала лишь несколько вопросов, дала мне высказаться и через несколько дней принесла страницы, на которых отразились все мои треволнения, но, разумеется, преображенные, претворенные в искусство. Я просила ее оставить мне рукопись, чтобы можно было устроить чтение. Очень нелегко сказать, к какому жанру принадлежат эти диалоги, или точно передать, о чем идет речь. Вы, писатели, знаете, как трудно свести к нескольким словам содержание книги.

И в один прекрасный день она принесла свое произведение. Это было чудовищно, просто не верилось, что оно все — таки написано; не было ни начала, ни конца; известная привлекательность, какой обладала сама Тереса, рушилась под воздействием отвратительной, слащавой, нравоучительной прозы, списанной либо из какой-нибудь теософской книги, либо из самого низкопробного розового романа. Тереса сказала, что тему изложить почти невозможно. Это неверно; автор повествовал о борьбе между двумя душами: одна — здоровая, радостная, деятельная, исполненная страсти и созидательных устремлений, принадлежала живому существу в расцвете сил; другая — подлая, слабая, чьим земным носителем был человек, который несколько лет назад, узнав, что не вылеченная до конца постыдная болезнь начала действовать на мозг и постепенно ввергает его в безумие, решил покончить с собой. Когда первая душа осыпала оскорблениями вторую, она хотела не унизить ее, а внушить ей сознание собственного жалкого положения, привести ее к бунту против своего ничтожества, к стремлению достигнуть более высокого уровня.

Тереса настаивала на обсуждении рукописи, в котором она не могла ни принять участие, ни высказать какое бы то ни было мнение не только из-за дружбы с писательницей, но и потому, что имела к этому повествованию самое непосредственное отношение; тем более она будет благодарна, если выскажутся остальные. Ей не хотелось бы, чтобы о книге первым судил какой-нибудь рецензент, пусть лучше Пока она останется в руках редакционного комитета. Какая жалость, что ушел Эмилио! Она попрекнула Рауля его ссорой с колумбийским философом. Суждение Эмилио ее интересовало больше, чем чье бы то ни было. Нет, повторяла она, для нее невозможно изложить объективное мнение; единственное, что она может сказать им заранее, — это что редкая книга приводила ее в такой восторг и волнение. Если попытаться провести какое-нибудь сравнение, придется вспомнить некоторые тибетские священные тексты. Принимая во внимание характер вещи, она предложила бы выпустить специальное издание — том большого формата с тремя-четырьмя рисунками, сделанными для этой книги, ей хотелось бы, чтобы исполнил их скульптор. Сначала она подумала о Джакометти, но потом предпочла Мура. Она может в любой момент полететь в Лондон, чтобы заказать или выбрать работы. И чем скорее, тем лучше. Когда книга выйдет, она устроит роскошный праздник в Мантуе. Есть у нее чисто личные причины отпраздновать событие именно в этом городе.