Николай Байтов - Думай, что говоришь
- Название:Думай, что говоришь
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Азбука-Аттикус, КоЛибри
- Год:2011
- Город:Москва
- ISBN:978-5-389-02078-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Байтов - Думай, что говоришь краткое содержание
Есть писатели, которым тесно внутри литературы, и они постоянно пробуют нарушить её границы. Николай Байтов, скорее, движется к некоему центру литературы, и это путешествие оказывается неожиданно бесконечным и бесконечно увлекательным. Ещё — Николай Байтов умеет выделять необыкновенно чистые и яркие краски: в его прозе сентиментальность крайне сентиментальна, печаль в высшей мере печальна, сухость суха, влажность влажна — и так далее. Если сюжет закручен, то невероятно туго, если уж отпущены вожжи, то отпущены. В итоге получается уникально выразительная, контрастная проза. Вероятно, близкая к мифу, потому что истории Николая Байтова не просто запоминаются, а будто отзываются в памяти, как если бы мы знали их всегда.
Думай, что говоришь - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Да, это рассуждение спекулятивно, я понимаю. Зато оно традиционно и никого не может провоцировать на полемическую атаку. Разве что лениво-снисходительной усмешкой на него ответят: ведь этой метафоре — «мир — текст» — уже неизвестно сколько тысяч лет, и всеми новозаветными культурами она тысячи же раз повторена и осмотрена со всех возможных сторон. Вот поэтому я так уверенно здесь и действую, без вопросов. Чувствую, однако, что это продлится недолго и край испытанного обсыпается где-то буквально здесь же, на следующем шаге.
Например, вот что. — Если мы теперь спросим: «к кому обращен этот тотальный текст?» или «кто может или должен его прочитать?» — то нам придётся обдумать некоторые вспомогательные (а на самом деле «основополагательные») предметы. Например: всякий ли текст несёт в себе сообщение, то есть обязательна ли для него коммуникативная функция? — Может быть, это лишь частный и весьма узкий случай функционирования текста, а вообще пишется он вовсе не для того, чтобы кто-то его прочитал? — Если бы нас, читателей, не было, или мы бы были гораздо глупее, или занимались бы не чтением, а, допустим, только любовью — перестал ли бы в этом случае физический мир быть текстом? —
Нет. Похоже, мы здесь вообще ни при чём. Уже сказано и принято за аксиому, что текст рождается из взаимодействия только двух: творящей воли и пустоты. И кроме текста, ничего не может возникнуть в результате такого взаимодействия. Не может творческая воля из одной и той же пустоты создать здесь текст, а там какого-нибудь его адресата.
Именно здесь, наверное, и нащупывается разгадка, почему мне так неприятен физический мир. Я то и дело ловлю себя на мысли, что Бог для Своих знаков мог взять материал получше. Ведь из пустоты можно взять что угодно. Почему бы не придать этим буквам какую-нибудь форму посимпатичней? — Нет, Он этого не сделал. Всё как-то неуютно, грубо, уныло. Не связана ли эта моя эмоция с тем, что я сам сделан из того же материала и тем же способом? Я тоже есть знак, и сам читаю, и меня читают другие. Трудно понять. Только что как будто говорилось, что текст не обязательно должен быть прочитан, и вообще он как бы не для того. Быть может. А для чего? —
Информация в этом тексте какая-то неподвижная. Она и в самом деле мало похожа на сообщение. Скорей это что-то вроде лозунга или афоризма (даже в тех редких случаях, когда адресат грамматически выявлен). «Я тебя люблю», — читает наука, и люди чувствуют досаду и разочарование. Они хотели бы, чтобы наука давала им расшифровки типа: «я жду тебя 17 июля в 15.10 на станции «Тёплый Стан» у первого вагона в сторону Центра, на мне будет белая ветровка, на правом плече будет висеть футляр с фотоаппаратом».
Самое странное, однако, что люди, имея дело с лозунгами, всё же исхитряются выуживать или выделывать из них нечто приближающееся по структуре к такому сообщению. Вот почему, наверное, человеческая наука иногда кажется шарлатанством и фокусничеством, иногда хамством и насилием, иногда… Впрочем, не знаю. Мне трудно понять, как это происходит и только ли одна наука или что-то за ней и прежде нее…
Надо вернуться. — И вот, для чего бы ни стоял этот текст, ясно всё-таки, что он каким-то образом сам себя читает. И проблема расчленяется: мы сразу встречаемся с двумя отдельными вопросами: «кто читает?» — первый вопрос и — «в каком смысле это есть чтение ?» — второй… Да, начать со второго, поскольку около первого мы уже ходили, и теперь, как бы там ни было…
Ну, конечно, это не обычное чтение… Да, да, это совсем не то, что мы привыкли называть «чтением».
Вот элементы текста отображают в себе и воспроизводят некую информацию, которую берут из этого же текста, а частично, если не главным образом, из себя, что одно и то же, вот именно, что нет никакой разницы…
А людям, живущим лишь с простыми коммуникативными текстами, такая функция не известна. Они даже не могут вообразить себе этот процесс, и в их языке нет никакого подходящего понятия…
Но я догадываюсь, в чем тут дело. — Ближе всего, как это ни странно, сюда, по-видимому, подходит понятие «смерть». —
«Самочтение» сопровождается гибелью знаков. —
Скажем это или чего-нибудь подождём? —
Нет, пожалуй, это не так уж и странно, если подумать.
Вот как это выглядит. — Теперь я не испугаюсь. Лозунг и афоризм превращая в сообщение, я не буду возвращаться к отправной точке, то есть к детской смертности. Если я в детстве не умер и научился читать… а ещё я научился составлять собственные тексты, — и если это так, то это никак не значит, что я не умру именно благодаря этому. В неподвижных и самоозначающих знаках, типа «тьма», «свет», «тяжесть», «влечение», «отталкивание», я никак не смогу прочитать нужное сообщение, которое я произвожу для своего потребления, чтобы мне не умереть. Мне обязательно приходится их сдвинуть с места и деформировать при помощи многих других, совсем других букв, которые мне неоткуда взять, кроме как из себя самого, потому что пустоты у меня нет. Я сдвигаю, это похоже на перекодировку. Я сдвигаю, и только тогда я это проглатываю. Потому что, да — чтение возможно только движущегося, а оно стоит, поэтому мне приходится самому, чтобы создать, нет, конечно, не иллюзию, а настоящее движение, относительное, но это всё равно, потому что относительность никак не смещает настоящего. Вот и знаки при этом искажаются по сущности, а не по видимости, и искажаются до такой неузнаваемости, что мои усилия всегда превышают ту долю, которую я получаю назад…
Это закон, который за законами, и грамматика здесь ни при чём. Это специфика такого вида чтения, а если это вообще не очень-то получается назвать «чтением», то тогда это специфика смерти , как сказано, и тогда это есть тавтология. — Прочитывая констатации и имея в виду как результат чтения констатировать себя, я на самом деле в гораздо большей степени прочитываю себя, ещё не констатированного: я удаляюсь от равновесия и умираю. Вот как это происходит. Поэтому вернуться к исходному лозунгу я уже не могу, в то время как… нет, это только кажется странным, а на самом деле в этом-то и суть сказанного: что сообщение при такой смерти находится всегда рядом со мной. И сообщение мне повторить ничего не стоит, я могу его повторить когда угодно, хоть сейчас. — Да, я буду ждать тебя 17 июля в указанное время и на указанном месте. На мне будет белая ветровка. Футляр с фотоаппаратом будет висеть у меня на правом плече .
Lupus in fabula
Давай не будем о нём говорить.
— Почему?
— Я прошу тебя!
— Ну ладно… А в чём дело? Тебе неприятно?
— Нет… Просто его смерть… Какое-то тягостное чувство…
— Его смерть тебя пугает до сих пор?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: