Тиркиш Джумагельдыев - Энергия страха, или Голова желтого кота

В доме было тихо. Дочь и жена в школе. Абдулла достал лед из холодильника, сжал в ладонях. Руки охватило стужей, но жар не спадал. Это не то, что говорят: «Бросает то в жар, то в холод». Он испытывал леденящий холод и жар одновременно.

Бросил взгляд на часы. Уже девять. В десять ему надо быть в театре. Абдулла поспешно стал собираться.

Раздался звонок в дверь. Посмотрел в глазок: на площадке спокойно стояли трое в штатском. Похожие друг на друга, как солдаты. На улице жара, а они в пиджаках. Абдулла открыл дверь.

Тот, который был впереди, спросил:

— Вы Нурыев Абдулла?

Голос, как у того ефрейтора с холмов.

— Да, он самый…

Человек вытащил удостоверение в синей обложке, раскрыл его:

— Майор комитета национальной безопасности…. — фамилия до сознания Абдуллы не дошла. — Вам надо проехать с нами.

— Вещи брать?

— Нет, только паспорт.

Абдуллу посадили в белую «Ладу».

Машина притормозила у здания бывшей медицинской академии. Великий Яшули ее создал — он же ее и закрыл. Точно так же создал сельскохозяйственную академию — и точно так же ликвидировал. И еще две академии упразднил. Остались академия полиции и военная академия, носящие его имя. Помнится, академики медицины благодарили Великого Яшули за заботу о национальной науке и обещали направить все силы на то, чтобы изготавливать лекарства только из растений, произрастающих в стране. И еще просили заменить иностранное слово «медицина» словом «лукманство». Но вывеску «Академия лукманства» повесить не успели — академию упразднили вместе с академиками. В народе шепчутся: после того, как Великого Яшули дважды оперировали за границей. Здание передали генеральной прокуратуре.

В огромном вестибюле бывшей академии дежурили три солдата. Мундиры сидят как влитые, белые ремни, зеленые береты, высокие ботинки, на рукавах шевроны «Служба охраны Президента». При виде майора вытянулись по стойке «смирно».

Абдуллу провели через вестибюль по коридору, открыли высокие двустворчатые деревянные двери. В просторной приемной никого не оказалось. Майор завел его в кабинет и ушел, ни слова не сказав, не доложив.

— Проходите, садитесь, — негромко сказал человек за письменным столом у окна, показывая на стул перед ним. И углубился в бумаги.

Абдулла сел. Человек не поднимал головы, не обращал на него внимания. Психологический прием такой, догадался Абдулла, в книгах читал.

Он вначале решил, что это тот самый, прилизанный, который молча сидел на допросе при задержании у банка, а потом приказал взять с них объяснительные и отпустить. Правда, у этого на носу очки в золотой оправе, а тот был точно без очков. Нет, конечно, другой, все люди из органов похожи друг на друга. Или страх перед ними, сидящий в Абдулле, делает их лица неразличимыми? Но этого человека Абдулла видел. И не раз. Часто замечал на собраниях, совещаниях, которые показывали по телевизору. Когда Великий Яшули произносил речи, чиновники старательно записывали его указания в свои блокноты. А этот человек ничего не записывал. Что было странно, обращало внимание. Потому и запомнился Абдулле.

Человек вытащил из папки с твердым переплетом два листа бумаги, папку отодвинул в сторону, а листки положил перед собой:

— Я главный следователь Генеральной прокуратуры Айдогдыев. Ты — Нурыев Абдулла.

Он не спрашивал, утверждал. Но Абдулла ответил:

— Да.

— Артист государственного драматического театра.

— Заслуженный артист.

— Паспорт с собой?

— При себе.

Открыв паспорт Абдуллы, смотрел долго, как пограничник. Разве что не обнюхивал, как собака-ищейка. Абдулла заметил, что веки у него красноватые.

Положив паспорт на папку, предупредил:

— На мои вопросы нужно дать краткие ответы.

— Ясно.

— Знаком ли с Гулназаром Гараевым?

Абдулла опешил. Всего ожидал, но не этого. На всякий случай переспросил:

— Гулназар Гараев?

— Бывший сотрудник комитета национальной безопасности, бывший полковник Гулназар Гараев.

«Бывший»! Когда Гулназар стал «бывшим»?

— Да, знаю. Двоюродный брат моей жены, у них матери — родные сестры.

— Двадцать шестого числа с сотового телефона Гараева был сделан звонок на ваш домашний телефон. Ты разговаривал?

— Нет, не я…

— А кто?

— Наверно, Сельби… Жена, он ей брат.

— О чем говорили?

— Она мне не сказала. Не сказала даже, что был звонок. Родственникам всегда есть о чем поговорить.

— А вот это… — Айдогдыев взял в руки верхний лист бумаги. — Ты написал в объяснительной от двадцать девятого числа, что ты возвращался от сына, который находился в госпитале.

— Да, правильно.

— Но не указал, когда и в каком состоянии твой сын попал в госпиталь.

— Не потребовали объяснений по поводу сына, а то б написал, конечно.

— О чем с сыном говорили?

— Никакого разговора и не было. Сын передал через дежурную, что выйти не может.

— Почему?

— Не знаю.

— К сыну ты потом ходил?

— Нет, мать его чуть ли не каждый день навещает. Если правду сказать, то я немного в обиде на сына…

— Какие у вас отношения с Гулназаром Гараевым?

— Можно сказать, неопределенные. Бывал у них на семейных праздниках. Если встретимся случайно на улице, говорим «привет» и расходимся. Общих интересов у нас нет. Он не ходит в театр, а я… не интересуюсь его работой.

— Кто устраивал сына в госпиталь?

— Сельби меня попросила, чтобы я не вмешивался в это дело.

— Вы говорили, что имеете обиду на сына…

— Обидой назвать трудно, похоже больше на ослиный каприз. Или у нас еще говорят: обидевшись на блоху, сжег одеяло.

— Давай лучше поговорим о блохе, которая заставила сжечь одеяло.

Слово за слово, Абдулла рассказал обо всем, что произошло возле усадьбы Реджепа Шалы.

— Сын твой в течение месяца, который он провел в госпитале…

— Сын и сейчас в госпитале, оставили его, чтобы оформительскими работами занимался, он художественное училище окончил…

— Сын твой в течение месяца, который он провел в госпитале, — повторил следователь, повысив голос, — не перестал употреблять наркотики, перешел на героин. Ты знал об этом?

— Не может быть! — крикнул Абдулла. — Жена говорила, что он идет на поправку!

Айдогдыев отодвинул в сторону бумаги и направил взор на бюст Великого Яшули.

— Был ли у тебя в жизни момент, когда ты бы засомневался в этом человеке?

— Нет! — поспешно ответил Абудлла.

— Чем глубже вера в величие нашего Сердара, тем глубже мы осознаем, насколько гнусно преступление, преступный замысел выродков, покушавшихся на его жизнь.

— Правильно!

— Прежде чем кричать «правильно!», нужно задать себе вопрос: если я верю, что величие нашего Сердара неколебимо, то что я могу сделать, чтобы защитить и укрепить эту веру? Кричать «Да здравствует Великий Яшули!» легко. А как убедить людей, что ты кричишь от души? Чтобы тебе поверили?