Тиркиш Джумагельдыев - Энергия страха, или Голова желтого кота

— У тебя много положительной энергии.

— Что это значит? Что хочешь сказать?

— Положительная — значит, положительная, как положительный герой. Человек, имеющий честь. Нет, лучше сказать — гордость. Честь не у всех людей бывает, у рабов нет чести, а гордость есть даже у них.

— Ну что ты умничаешь, Абдулла, говори яснее.

— Наверно, каждый из нас немножко террорист. В том смысле, что почти каждому хочется совершить поступок. В каждом из нас, хоть и в ничтожном количестве, имеется положительная энергия. Она требует выхода, борьбы, поступка. Поэтому в нашей стране таким людям жить трудно. Конечно, намерение иметь — одно, а совершить поступок — другое…. Голодный человек мечтает о роскошном пире, о вкусной еде. Он знает, что не получит, но душа просит. И таким образом еще больше усиливает чувство голода. Унижение подобно голоду. Голоду души. Человек знает, что не сможет отомстить тому, кто его унизил, но мечтает. Представляет, как он это сделает, перебирает варианты, и в то же время осознает их несбыточность — и от этого страдает еще сильнее.

Джемал усмехнулась:

— Еще немного — и ты сделаешь меня террористкой.

— Нет, мы не способны… Мы со временем окончательно лишимся гордости — нет у нас другого выхода. Твоя положительная энергия будет слабеть, и вместе с ней будет уходить тепло из тела. И заменяться холодом. Появится непонятное спокойствие, оно чем-то похоже на покой человека, очнувшегося от обморока. Ни усталости не будет, ни страха. Страх — это отрицательная энергия, она уничтожит положительную энергию — и наступит равновесие, спокойствие. Твое тело превратится в живой труп.

— Абдулла, ты бредишь?

— Надо призывать на помощь Аллаха. Пока мы это осознаем — мы еще живы. Если помнишь, в народе «джан» не осталось никого, кто помнил о боге. Они потеряли веру в помощь свыше. В помощь со стороны. Быть может, началось с того, что не понимали боли ближнего своего. Когда барану перерезают горло и горячая кровь льется в яму — рядом спокойно жует другой баран. Которому сейчас тоже перережут горло. Однако он даже не пытается бежать, потому что животное. Мы пока еще осознаем опасность, вспоминаем бога. Но если не будет конца безысходности, люди устанут обращаться к богу. Уйдет надежда на бога — уйдет и страх перед богом. Мы и раньше-то не имели привычки бояться бога. Вот страх, внушаемый государством, — реальность. Даже удивительно, что сегодня мы еще пытаемся следовать путем Аллаха. Читаем намаз, соблюдаем пост, ходим в мечеть. Человек так устроен, что из каждого поступка стремится извлечь, получить выгоду. А с богом торговля невозможна и бесполезна. Если нет выгоды, то стоит ли нагружать себя лишними заботами? Таким образом мы придем к тому, что забудем и бога. Мы уже безучастны к боли и участи ближнего. Теперь на очереди бог…

— Ты и вправду бредишь, — Джемал положила ладонь на лоб Абдуллы. — Вроде бы температуры нет. Почему ты говоришь, закрыв глаза?

— Тело охватывает холод.

— Может, плед на тебя накинуть? Или выключить кондиционер?

— Нет, я не мерзну. Холод — это совсем другое.

— Ох, не пугай меня снова, Абдулла! Сможешь сам подняться?

— Силы вроде еще остались, — пошутил Абдулла.

— И на том спасибо. Встань, пожалуйста, а то опять заснешь — и что я тогда делать буду?

Джемал даже попыталась помочь. Абдулла поспешно поднялся. Джемал улыбнулась.

— Не поняла, это игра была или на самом деле. Ну ладно, посидели, поговорили. Не обижайся, Абдулла-джан, возвращайся домой.

— Пойду, конечно, ухожу…

Когда Абдулла дошел до порога, Джемал остановила его. Глаза ее были полны слез.

— Обними меня, что ли.

Абдулла обнял ее, ничего не испытывая. Джемал, почувствовав это, отодвинулась и, как и в прошлый раз, поцеловала его в лоб.

Сельби с утра исчезает из дома и появляется лишь вечером. Абдулла догадывался — ищет Хыдыра, ходит по знакомым, спрашивает, стучится во все двери: в военкомат, в милицию, звонит в Мары. Там, наверно, ей отвечают, что сын благополучно служит, но сейчас в командировке и приехать к нему нельзя. Абдулла не раз порывался сказать, что бесполезно, не надо стараться и терзаться. Да разве можно говорить такое матери! И потом, она же вцепится в него: «Почему ты уверен, что бесполезно? Что ты знаешь? Откуда знаешь? Почему не говоришь?» Его же и сделает виноватым. У кого болит душа — проклянет и самого Аллаха. Абдулла ведь тоже ничего не знает — просто предполагает, пришел к выводу, что Хыдыр где-то в тюрьме, держат как заложника. Лишь обмолвись — и Сельби помчится в прокуратуру, будет пробиваться к Айдогдыеву. Что она ему скажет? Ничем не поможет Хыдыру — только хуже сделает.

Абдулла понимал, что он тоже заложник. Айдогдыев ждет, когда Абдулла принесет подписанный донос. Да он все что угодно подпишет — лишь бы помогло сыну. Так, небось, и думает Айдогдыев. Так думают и Сельби, и Джемал. Подпиши — и все, Гулназару ничем не поможешь, надо спасать Хыдыра. Однако, по некоторым признакам, Айдогдыев ведет более сложную игру. Абдулла был уверен, что от Хыдыра требуют показаний против его дяди Гулназара. А Хыдыр молчит. Потому и необходим донос за подписью Абдуллы — тогда у следователя появится козырь против Хыдыра: вот видишь, твой отец во всем признался! И Хыдыр окончательно возненавидит трусливого отца.

Абдулла гордился сыном и радовался, что может ему помочь — не подпишет никаких бумаг. Пусть Айдогдыев лопнет от злости!

Вечером Абдулла беседовал с соседом на скамейке у подъезда, когда подбежал один из мальчишек, игравших на пустыре в футбол:

— Дядя Абдулла, вас дядя военный зовет! Их машина вон там, за детским садиком!

Абдулла сразу понял, что это не люди Айдогдыева. Если «военный» — значит, плохие вести о Хыдыре.

С тех пор как сына забрали в армию, он жил в постоянном подсознательном страхе. Как и все родители. Просил прощения у Аллаха: «Это всего лишь тревога, порожденная смутными временами. Не осуждай, что думаю о плохом, мы рабы твои, Аллах!» А недавно вычитал в книге средневекового иранского мыслителя, что дурные предчувствия на самом деле — неосознанная мудрость души. Они постоянно готовят человека к внезапной беде, играют роль амортизатора, ослабляющего силу удара судьбы. Абдулла снова почувствовал, что руки начинают холодеть.

На асфальтовой площадке перед детским садом стояла машина «Скорой помощи». Шагах в десяти-пятнадцати перед ней нервно прохаживался военный, куря сигарету. Абдулла почувствовал, как привычный холод поднимается от ног.

Военный, выбросив сигарету, двинулся навстречу Абдулле. Фуражка с огромным полем, на погонах одна звезда — майор.

— Салам алейкум, Абдулла-ага, — почтительно протянул обе руки. — Вы ведь отец Хыдыра Нурыева?