Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей

— Наверно, опять в банду? Думаю, тебе там будут рады.

Я пожимаю плечами.

— Поначалу было хорошо, пока я не добрался до верха. А потом они стали ловить каждое мое слово, потому что у них нет ни мозгов, ни идей, и мне это до чертиков надоело.

— Значит, если у тебя есть мужество, ты их бросишь и начнешь все сначала.

— Для этого я слишком стар, — говорю я.

— Сколько тебе?

— Девятнадцать.

— Да, Мафусаил.

— Я слишком стар, чтобы смеяться или плакать. Так стар, что у меня болят кости.

— Это оттого, что ты не двигаешься, — говорит она. — Послушай, тебе нужно достать плавки, искупаться в море, пробежаться по песочку и полежать на солнышке.

— И тогда, — продолжаю я, — на меня снизойдет что-то новенькое? Вулкан свеженькой надежды извергнется на меня?

— Зависит от тебя.

Я чувствую во рту знакомый горький привкус обиды. А от них ничего не зависит. Только от нас, загнанных подальше в лагеря. Ленивые, неблагодарные, ни на что не годные людишки, которые не хотят сотрудничать и объединяться или хотя бы для туристов делать вид, что они не против. Засиженные мухами потомки тех, кого всего лишили, вкладывают все свое отчаяние в мелкие преступления. Я смотрю на нее с лютой ненавистью. Я хотел бы едкой насмешкой сбить с нее это бойкое на язык белое высокомерие, но не могу найти слов.

— Тебе лучше знать, — говорю я. — Наверно, тебе часто приходилось мерзнуть, голодать и бояться. Я принимаю твой совет и иду в спасатели. Может быть, они научат меня плавать, и я спасусь.

Она смотрит на часы.

— Извини, — говорит она, — но мне пора идти. Через полчаса я должна быть на месте.

— Важное свидание с мячом для гольфа, так?

— Нет, не гольф, — говорит она. — Я всего лишь бедная, замученная студентка университета.

— Чем же ты занимаешься? — спрашиваю я.

— Ну, собственно говоря, психологией.

— Ты далеко пойдешь. Для дела все сгодится, даже неврастеник-арестант с пляжа.

— Послушай, — дружелюбно протестует она, — кто начал этот разговор?

— Я должен был догадаться, что ты осталась, надеясь извлечь для себя пользу. Ну ладно, лимон выжат, и тебе пора идти.

— Думай как знаешь, — говорит она. — Но в лимоне еще порядком соку, и кое-какую пользу еще можно извлечь.

— Шутишь.

— Еще и шантажирую, — говорит она. — Приходи завтра днем в университетское кафе, увидишь кое-кого из моей банды. Все некоторое разнообразие.

Я встаю и смотрю, как она натягивает на себя кофту и юбку. Потом она называет время и рассказывает, как проехать к университету. Я хочу ей сказать, чтобы она катилась ко всем чертям, но воинственное настроение почему-то уже покинуло меня. У нее шикарная фигура, приятный голос, и то, что мне видно от ее лица, тоже в порядке. Она не похожа на малограмотных хихикающих девчонок, которых я знал до сих пор, и, может быть, стоит повидаться с ней еще раз. Как в книжке, парень встречает на пляже девушку.

От падающего в море солнца разлетаются кровавые брызги.

— Ну пока, — говорит она. Потом снимает очки и смотрит на меня огромными синими глазами. Она, пожалуй, самая красивая девушка, какую я когда-либо видел, но она так же далека от меня, как огромное синее небо.

Девушка ушла, а мне пора что-то предпринимать.

Я иду к железнодорожной станции, покупаю билет до Перта и, словно обрывок газеты, пока его не унесет ветер, слоняюсь по платформе. Стучат рельсы, и подкатывает поезд. Я захожу в вагон, сажусь и вытягиваю ноги на противоположную скамейку. Как раз надо мной висят Правила, и одно из них запрещает класть ноги на сиденье (правило 166 Б), но я не меняю позы.

На первой же остановке входит пожилая чета и с отвращением смотрит на мои вытянутые ноги и на сигарету, закуренную в вагоне для некурящих. Они садятся подальше от меня, и мы игнорируем друг друга вплоть до того мгновения, когда показываются огни города. Поезд останавливается, и я один выхожу в грохот машин и ослепительный блеск неоновых огней.

Я бреду по главной улице, один в толпе. Спать на улице нельзя, а то опять угодишь в тюрьму — мне надо снять комнату. Сворачиваю в ближайший темный переулок и стучусь в первый же дом, где висит объявление о сдаче комнаты. Старуха проводит меня наверх в маленькую конуру, где слабая лампа под абажуром едва освещает кровать, шкаф, стол и стул. Я соглашаюсь, плачу за неделю вперед, и старуха вручает мне ключ.

Сидя на продавленной кровати, я обдумываю свой следующий шаг и, перебрав в памяти старых друзей, еще раз убеждаюсь в том, что дружба для меня ничего не значит. Пустой звук. Но у меня есть приятели, и один из них даст мне одежду. Сейчас пойду и встречусь с ним.

И я опять тащусь по улице. Мимо музыкального магазина, откуда доносятся звуки знакомой песенки… Со мной беда. Синий я… После этих слов ударник в одиночестве ведет свою медленную, замирающую партию. Саксофон стенает долгими больными звуками. Синие тени печальных темнокожих людей. Все они в беде… Голос древнеюной негритянки взывает к моему сердцу… Со мной беда.

Везде беда. «Не попади в беду, сынок», — сказала мне ма, когда я пожаловался ей на то, что белые ребята смеялись надо мной и ногами пинали мой портфель. Она надеялась, что я все-таки смогу с ними подружиться, но этого не случилось. В школе они играли со мной, пока были на виду, а стоило нам выйти за ворота, их словно подменяли. Я ничего не говорил ма до тех самых пор, пока ее наконец не вывели из себя вечно грязный портфель и порванные рубашки. Один раз я видел, как она плакала за штопкой. Тогда я сказал ей, что все в порядке и что мне наплевать. «Они завидуют мне, потому что я получаю высокие оценки, — сказал я. — Когда я вырасту, то стану богатым и куплю тебе много красивых платьев, в которых ходят их белые матери». Она улыбнулась и, взъерошив мне волосы, ответила, чтобы я быстрее вырастал, пока она еще не старая…

На углу главной улицы я останавливаюсь возле зарешеченного подвального окна перевести дух и, наклонившись, заглядываю внутрь. Внизу — магазинный склад, и в нем множество ящиков, коробок, рулонов линолеума и разных тканей.

Я крепко держусь рукой за решетку и замечаю, что между прутьями довольно большое расстояние. Тогда мне в голову западает мысль, что я, наверное, легко мог бы через нее пролезть. Должно быть, там много красивых вещей — мы с ма заглядывались на них в витрине, но у нас не было денег купить платья или простыни, о которых ма не устает говорить. Когда-нибудь, все время повторяет она, она застелет свою кровать настоящими простынями. А я вижу еще и платья, великолепные готовые платья. И себе и мне ма шьет сама из дешевой материи, а в готовом платье она будет самой красивой.

Я вижу лестницу, которая из подвала ведет в магазин. Там должны быть деньги, тогда я смогу пойти в кино и купить сколько угодно комиксов, а ма скажу, что нашел их на дороге. Если же мне попадутся платья и простыни, то скажу ей, что нашел упавший с грузовика ящик. Такое и вправду иногда случается, поэтому она поверит…