Говард Пайл - Пираты южных морей

Меня давно занимает вопрос: почему крупица порочности придает столь восхитительный (и, прошу заметить, отнюдь не отталкивающий) привкус огромной массе той в общем-то весьма добропорядочной муки, из которой и замешивается тесто для пирога современной цивилизации? Вот взять хотя бы пиратов: почему им всегда была присуща некая зловещая и вместе с тем героическая притягательность? Быть может, глубоко под слоями культуры в каждом из нас таится фундамент древнего варварства? И даже самый респектабельный на вид джентльмен в глубине души — бунтарь и смутьян, который не прочь бросить вызов закону и порядку? Не сомневаюсь, что любого мальчика, даже самого воспитанного и послушного, гораздо больше привлекает карьера капитана пиратского судна, нежели члена парламента. Да и мы сами, разве не предпочтем мы какой-нибудь рассказ, повествующий, например, о захвате капитаном Эвери корабля с прекрасной принцессой и индийскими самоцветами (которые, как гласит предание, он продавал бристольскому купцу горстями), проповедям епископа Аттербери или нравоучительным романам сентименталистов? Боюсь, что мало кто устоит перед подобным соблазном.

Да, нам, привыкшим к уюту и комфорту современной жизни, рассказы о блистательных победах адмирала Нельсона тоже покажутся весьма захватывающими и романтическими, однако подозреваю, что гораздо больший отклик в сердцах читателей найдет повествование о том, как Фрэнсис Дрейк перехватил на Панамском перешейке испанский корабль «Серебряный галеон», на борту которого находилось около тридцати тонн серебра.

Мужество и отвага (даже если они поставлены на службу безумию и жестокости) всегда достаточно притягательны, чтобы соблазнить того низменного человечка, что живет в каждом из нас. Так стоит ли удивляться, что отчаянная храбрость пиратов, ведущих неравную борьбу с неимоверно превосходящим их по силам цивилизованным миром, миром закона и порядка, немало способствует превращению их в популярнейших героев, этаких романтиков под черным флагом. Мало того, все мы, в силу своей грешной природы, в глубине души мечтаем об обретении несметных богатств. И до чего же приятно прочесть, как пираты делили сокровища где-нибудь на уединенном острове, закапывали свою преступную добычу в песок на тропическом пляже, дабы сундук лежал там, пока не настанет время вновь выкопать денежки и начать по-королевски транжирить их в изысканном обществе. Лично мне это представляется не менее захватывающим, чем повествование о бегстве флибустьеров от погони по извилистым проливам среди коралловых рифов и их чудесном спасении.

А уж какая увлекательная, полная опасностей и невероятных приключений жизнь у пиратов! Эти вечные скитальцы и изгои беспрестанно странствуют: у них нет дома, и никто не ждет их на берегу. Они то пропадают месяцами в морских пучинах, то конопатят свой корабль на каком-нибудь богом забытом берегу, то вдруг появляются где-нибудь посреди океана и под грохот мушкетов, с криками и воплями нападают на мирное торговое судно, не щадя никого и ничего. Священники проклинают их с амвона, няньки пугают ими непослушных детей… Вот уж действительно герои! А какие декорации их окружают, а какие страсти кипят вокруг!

Пиратство, каким оно было в дни своего расцвета — то есть в начале восемнадцатого века, — возникло не внезапно. Оно прошло подлинную эволюцию: флибустьеры появились еще в шестнадцатом веке, и этому, надо отметить, немало способствовала политика Тюдоров, которые сквозь пальцы смотрели на творимые первыми пиратами беззакония.

Вспомним хотя бы знаменитого адмирала Фрэнсиса Дрейка, под командованием которого английский флот в 1588 году разгромил испанскую Непобедимую армаду. Ведь, несмотря на все свои бесспорные заслуги, этот выдающийся человек, да и не он один, был настоящим авантюристом и, чего уж греха таить, пиратом, то и дело нарушавшим нормы международного права. Тем не менее деяния сих правонарушителей официально не признавались британским правительством, и за нападения на испанские торговые суда, будь то вблизи родных берегов или в Вест-Индии, их не наказывали, им даже не делали внушения. Их скорее уж восхваляли, и в те славные времена отнюдь не считалось зазорным разбогатеть на добыче, захваченной на испанских галеонах. Многие наиболее уважаемые горожане и купцы Лондона, придя к заключению, что королева Елизавета недостаточно рьяно ведет борьбу с ненавистной католической державой, снаряжали за свой счет целые эскадры и отправляли их вести благочестивую протестантскую войну против папских помазанников. А, сами понимаете, где война, там и трофеи, и порой немалые.

Сокровища, награбленные в подобных авантюрах, порой достигали поразительных, просто невероятных размеров. Да еще и молва, как водится, всё приукрашивала. Вот, например, цитата из книги, написанной сто лет спустя после захвата Фрэнсисом Дрейком на Панамском перешейке «Серебряного галеона»: «Испанцы и по сей день утверждают, что тогда он взял двести сорок тонн серебра и по шестнадцати чаш монет на каждого члена команды (а она состояла из сорока пяти человек) — сокровищ оказалось столь много, что часть англичанам даже пришлось выбросить за борт, поскольку их корабль не мог все это увезти». Честно говоря, в подобное верится с трудом.

А теперь представьте, как кружили людям головы подобные рассказы о воистину гигантских барышах (их тогда называли «доходами»), которые можно было заграбастать, промышляя морским разбоем. И немало нашлось в те времена отважных мореплавателей, бороздивших на своих суденышках безбрежный океан: кто ради того, чтобы открыть новые моря и земли, а кто — и, пожалуй, таких было большинство — в погоне за испанским богатством: Фробишер, Дэвис, Дрейк и еще десятки других.

Бесспорно, многие из авантюристов, участвовавших в той лицемерной войне, которую протестантская Англия вела против католической Испании, вполне искренне разделяли идеи кальвинизма и пуританства, что делало этих людей беспощадными к своим врагам. Но в равной степени несомненно и то, что золото, серебро и прочие богатства «вавилонской блудницы», то бишь католической церкви, также в значительной степени питали ту неукротимую энергию, с которой отважные британские мореходы бросали вызов неведомым ужасам великого океана, простиравшегося до самого заката, чтобы там, в далеких водах, нападать на огромные, неуклюжие, груженные сокровищами испанские галеоны, курсировавшие по Карибскому морю и через Старый Багамский пролив.

Эта давняя война на религиозной почве была воистину отвратительной и ужасной. Сегодня с трудом верится в то, насколько бессердечными и жестокими были тогда люди. Как правило, для тех, кто попадал в плен, смерть была самым милосердным наказанием. Испанцы предавали пленных англичан в руки священной инквизиции: а что это означало, знает весь мир. Когда же англичане захватывали испанский корабль, пленников жестоко пытали: причем нередко это делалось не только в качестве мести, но и с целью выведать, где находятся тайники с сокровищами. Жестокость порождала жестокость, и трудно сказать, кто изобретал для своих жертв более изощренные пытки — протестанты или католики.