Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей

Мне в этот разговор вступать не хотелось, и я сказал:

— Явита, ты совсем засыпаешь. Может, разведешь огонь под мужской половиной дома?

Явита взял охапку дров и пошел разжигать огонь. Джимана тоже отправилась развести огонь под их с матерью половиной — ночь была очень холодная. Когда Дане увидела, что огонь под их половиной разгорелся, она пошла туда, прихватив свою циновку. Я услышал, как она говорит Джимане:

— А я-то думала, ты уже похрапываешь!

Джимана ей ответила:

— Я хотела с тобой поговорить. Почему ты не пускаешь отца в деревню белого человека? Его братья жили в миссиях на берегу моря или работали на плантациях, они повидали мир, а теперь, когда и ему выпал случай…

— Джимана, — перебила ее Дане, — я отца не держу, пусть отправляется, но только кто за это будет платить? Ему придется лететь на «балусе», а за это платят деньги. И помни, «балус» не лодка — это на лодке гребешь себе спокойно, а если она вдруг начнет тонуть, можно до берега добраться вплавь. Но что, интересно, будет делать твой отец, если сломается «балус»? Как тогда он спасется? Замахает руками и полетит?

Я пошел на нашу половину и лег прямо над огнем, где всего теплее. Явита тоже пришел и сел, скрестив ноги.

— Отец, — спросил он, — почему ты молчал?

— Потому что все наши деньги у твоей матери. Ей и без них забот хватает, да и мне тоже — прошлой ночью дикая свинья пробралась к нам в огород и поела таро. И лодку надо доделать, и нужны лианы и жерди починить пол около верхней ступеньки.

— А если мама согласится отпустить тебя, ты отправишься со мной вместе?

— Да, если ты объяснишь мне зачем и докажешь матери, что это совсем не опасно.

— Зачем, я скажу тебе завтра, при маме. А теперь давай спать, тогда мы сможем встать пораньше и пойти на огород — я починю изгородь сам.

— Будь по-твоему, — сказал я, — приятного тебе сна.

Ногам стало горячо, я отодвинул их, подложил ладонь под голову и задумался о деревне белого человека. Думал я о ней очень долго.

Рано утром голова у меня проснулась, но телу просыпаться никак не хотелось. Внизу, под полом, послышались шаги, я заглянул в щель и увидел: это Дане идет к очагу и несет глиняный горшок и клубни таро.

Был туман, и, наверно, от этого не хотелось вставать. Я было собрался снова закрыть глаза, но Дане закричала:

— Просыпайтесь, рассвело уже! Поедите, когда вернетесь из церкви, — воскресная служба важней всего!

Совсем забыл, что сегодня воскресенье! Разбудил Явиту, и мы пошли с ним к реке, но вода была очень холодная, и купаться мы не стали, а только умылись.

Едва мы вернулись с реки домой, как затрубили в раковину — пора было идти в церковь. Люди уже шли туда вереницей, отправились и мы. Перед тем как войти, мы положили у двери таро, бататы, кокосы, бананы, дыни и огурцы — денег у нас не было, поэтому мы принесли богу пищу, которую едим сами.

Я пошел на правую сторону, где место для мужчин, и стал на колени. Женщины и девушки сидели слева. Я перекрестился, прочитал молитву и тоже сел. Проповедник, его звали Никодимус Кове, объявил, что мы будем петь гимн «Как сладко имя Иисуса тем, кто уверовал в него». Женщины запели в полный голос, мы, мужчины, хуже — наверно, оттого, что слишком много жуем бетеля.

После гимна другой проповедник начал читать «благую весть», на этот раз — из послания апостола Павла римлянам. Было скучно, слушать я стал только под конец, когда проповедник говорил:

— «…Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь… ни высота, ни глубина… не может отлучить нас от любви божьей…»

Потом началась проповедь, но мне было неинтересно, и я не стал слушать, а старался вспомнить, что видел во сне. Не знаю, сколько времени тянулась служба, — я думал только о том, о чем мы говорили дома вечером.

Служба кончилась, и люди стали выходить из церкви, а выйдя, останавливались и пожимали руки друзьям. Все смеялись над проповедником — говорили, что последний гимн он начал слишком высоко.

Домой я пришел, когда солнце уже пекло вовсю. Дане поставила передо мной миску и сказала:

— Это тебе — ешь, пока не пришел Явита со своими приятелями.

И правда, вскоре я увидел: идет Явита, а с ним целая толпа. Я спросил у Дане:

— Сколько у нас еды?

— Приготовленной на его друзей не хватит, но есть кокосы на деревьях, а в доме — спелые бананы.

Явита и его приятели сели, Дане принесла три блюда вареного таро и сказала:

— Вас много, а еды мало, но, если вы будете очень много есть, животы у вас станут большие, как у свиней, и девушки вас не будут любить.

Потом друзья Явиты разошлись по своим домам, и тогда я спросил его:

— Ну так почему ты хочешь взять меня с собой в Порт-Морсби?

Явита сказал:

— Наши старики не из камня, придет время, когда их не станет — они умрут и унесут с собой свои истории, обряды и колдовство. Мы, кто учится в школе белого человека, живем вдалеке от наших стариков и не можем слушать их рассказы и узнать от них то, что знают только они. Вот почему я хочу взять нашего отца с собой в Порт-Морсби. Пусть он расскажет хотя бы часть того, что знает, — я запишу, и потом мои дети смогут прочитать все это в книжке.

Дане подумала и согласилась:

— Да, пожалуй, ты прав, сделать так нужно, а то вы, молодые, улетаете из гнезда, как птицы, а когда возвращаетесь, даже узнать его не можете. Ой, но где же нам взять денег, чтобы заплатить за «балус»?

— Не все белые люди плохие, — сказал Явита. — Один из моих учителей говорил мне: если мы сумеем привезти нашего отца в Порт-Морсби, он, учитель, заплатит за дорогу туда и обратно.

А я все молчал. Я боялся белого человека — хорошо помнил, как он забрал меня в свой плохой дом, когда я не хотел, чтобы всех, кто живет у нас в деревне, переселили в другое место. Но вообще-то я бы отправился в деревню белого человека — раз Явита хочет, пусть узнает все, что знаю я.

Дане почесала голову и сказала:

— Джимана, принеси мою плетеную сумку. — А потом повернулась к нам с Явитой. — Вот о чем нам надо подумать. — И она начала загибать пальцы своей левой руки. — Первый палец — налог деревенскому совету. За что мы его платим, непонятно, но платить надо, никуда не денешься. Потом школьный налог, это из-за Джиони. Потом этот палец — налог для больницы, на случай, если вдруг заболеем; но он не такой важный, лечиться мы умеем и сами. И последний палец — плата за «балус» для отца.

Дане взяла сумку, достала оттуда сверток и осторожно развернула. Внутри была старая растрепанная книга. Дане раскрыла ее посередине, там лежали деньги, и Дане начала их считать.

Одна красная бумажка, одна синяя, четыре зеленые и две коричневые. Красная — это десять фунтов, столько, сколько пальцев на двух руках. В синей пять фунтов, пальцы одной руки. Четыре зеленые — это четыре фунта, а две коричневые — десять шиллингов каждая, так что, значит, всего у нас двадцать фунтов, столько же, сколько у человека пальцев на руках и ногах. Хватит этого на все, о чем я говорила? — спросила она.