Сергей Матюшин - Место под облаком

Река Медведица еще в разливе.

Низкий деревянный мост притоплен. Вокруг облепленных сором, торчащих из воды перил вихревые водовороты, воронки.

Стою, почесывая в затылке. Никак не хочется лезть в мутную ледяную воду.

На том берегу челн. Антихарона не видать.

Долго не могу дозваться лодочника. Спит, раскиснув от самогонки и солнышка? Глухой?

Из-за штабеля плавника, сложенного колодцем, чтобы побыстрее просох, вьется слабенькая струйка дыма костра. Перевозчик, разок выглянув на зов, словно забыл обо мне навсегда. Ну понятно, одиночек не перевозим, только группами. Так, что ли? А ведь смотрел пристально и долго. Выходит, не признал во мне ни начальства, ни другой важности, а только праздную заботу посторонней жизни.

Потом, уже на воде, он разъясняет:

— А какие теперь тут начальники? Праздник же, первомай трудящихся и свободных колхозников. А кому-то перевозить прочих граждан надо? Тут, к примеру, охотники бывают. Вот я и служу сам по себе, единолично, исключительно по природной необходимости и натуральной сознательности.

— Так отчего же не приплыл сразу? — не понимал я особенностей его единоличной службы. — Сколько я орал, охрип даже.

— Так ить че. Выдержка нужна. А как же?

— А зачем это?

— Так ить че. Вот ежели у человека натуральная нужда есть, он поорет сколько надо. А если он так, попусту шатается, поорет-поорет да бросит, уйдет обратно себе. Зачем транспорт попусту гонять?

— Вон чего, — улыбаюсь я. — Чтобы труд твой, стало быть, особо ценили.

— Понимаешь правильно, мил человек, — строго глядя на невинную водную стихию, говорит перевозчик. — А то живо затуркают. Дед туда, дед сюда, не поспеешь везде-то. Рази поспеешь? Не-е, никак. Спешить чего, не последний день живем.

Я сгоняю с лица улыбку. Серьезный работник с философическим уклоном. Штормовка у него какая-то странная — топорщится, словно из картона.

— Так ить че. Я ее в восках с керосином варил. Зато теперь никакую влагу нипочем не пропускает, хоть ливень, хоть что. А случись утопнешь — так она как пузырь, из любой пучины спасешься.

— Говорят, какими-то квасцами надо пропитывать.

— С квасами не надо, от них материя ржавеет.

Представилось, как в сегодняшнее майское утро, день праздничный, никому в общем-то ненужный дедок со всей серьезностью, эдакой намеренно медлительной обстоятельностью собирался на свою единоличную службу, ворчал и покрикивал на старуху и невестку, чтобы те поживее собирали «тормозок», еду. А домашние суетились, доставали из погреба холодец и грибы-огурчики, ждали гостей, привычно и беззлобно посмеиваясь над стариком и его причудами, «натуральной сознательностью». А он весь год тайно и тихо ждал недолгого разлива маленькой речки, этих майских праздников, чтобы снова оказаться нужным и незаменимым здесь, на переправе.

— А и ветер тут… Ишь разыгрался, прямо как в море каком, ну его к бесу.

Однако майский ветерок не столько дует, сколько, можно сказать, веет. Явно не штормит.

Заподозрить лодочника в похвально бережном отношении к инвентарю трудно: «транспорт», тяжелая и неуклюжая, много раз просмоленная лодка — от черных натеков вара она кажется чугунной — вся в фанерных и жестяных заплатах, явно требует сиюминутного ремонта, тонет транспорт потихоньку, в лодке на полтора вершка воды. Но деда это не беспокоит — видимо, он хорошо знает повадки своей субмарины. Я же начинаю некоторым образом суетиться, что не ускользает от внимания «капитана». Следует своеобразное иносказательное успокоение намечающейся на корабле паники.

— Лодка, понятно, старая, но ишшо кре-епкая, хотя и пропускает кое-где водицу, не без этого. Вот кто в сапогах, как раз. Особо ежели болотные. А у тебя негодные, маленькие. Тут только в сапогах и ходют. А кто без сапогов — досточку имеет, приспособление самодельное и сильно плавучее, вроде скамеечки, ноги можно на нее. Потом это… Надобно все время ковшиком воду откачивать. Вот тебе ковшик. Ить че еще? По всем расчетам, пока доплывем, много воды не наберет, успеем.

— Ну а как не успеем?

— О! Так ведь мост на косе, вона и перила торчат. Зацепиться можно! Да, а как же. Конечно можно, — словно только что подумав о таком обороте дела, не очень уверенно говорит старик. Потом сердито добавляет, глядя в сторону едва видимых над бурлящей водой зыбких, подрагивающих перилец, уже изрядно покореженных ледоходом: — А то и так чем зацеписси. Да и не падают, не, никто не падает, че падать? Эт те не лето на дворе, в момент весь застудисси. Не, один упал, водки опился, да вон за ту коряжину застрял воротом, прицепился и полоскался там родимый аж до обеда, заснул аж, потом достали багориком.

История мне не понравилась.

— Утонул, что ли?

— Да не, не утоп. Только тверезый стал совсем. И не кашлял.

Усомнился я в надежности транспорта, помрачнел перевозчик. А может осерчал от заботы, ранее не знаемой: ну и в самом деле притопнет лодчонка? Хлопот с этим туристом не оберешься. Одна надежда на вон ту коряжину, бог даст зацепится. Но гребет он теперь поживее. И вскоре лодка, поплутав среди тугого, упрямого ивняка, тяжело ткнулась в рыхлую землю и, как уставшее животное, немножко выползла носом на берег.

Я вышел и протянул руку:

— Спасибо…

(А что дальше-то? «Товарищ»? «Господин»? «Дед»?..)

Лодочник хмуро глянул мимо, потом на лодку:

— Два рубля полагается. Рупь туда, рупь обратно. И давай лодку перевернем, чтобы вода вытекла. А потом обратно.

И, не дождавшись оплаты, медленно пошел за дровяной штабель. Вернулся с ведром. Начал, покряхивая и бурча, вычерпывать воду из лодки, сопровождав каждую порцию смешным витиеватым матерком.

Я потоптался в растерянности, не зная куда деть монетку.

— Тяжелая у вас работа… Э-э… Однако. Ответственная, опасная, вот что.

— А соображательность по ей не у каждого, — живо и назидательно откликнулся дед, словно я тут у него сменщик или ученик, юнга. — Голубенок эна, усе уключины раставокал, хоть я ему и говорил загодя, оббей, оббей железкой, или трубки какие вставь, сукин сын, так нет, все ему, вишь ты, недосуг. Как сетки ставить, так досуг, а ремонт производить, недосуг.

— Да, это дело нужное. Долго ли трубки вставить?

— Дак че не вставит?

— Голубенок-то? — отозвался я. — А недосуг.

Дед посмотрел на меня с изумлением:

— Откель знаешь этого спиногрыза?

— Да кто ж его не знает? — лихо соврал я.

Дед в сердцах сплюнул:

— Кругом, выходит, прославился.

— Может, чайку попьем, капитан? У меня есть хороший, с бергамотом.

— Знамо дело, с обормотами хороший чай, дюже скусный. Только трава лучее будет, пользительней. Иди пока, заварено у меня. Побалуйся. А своего-то оставь мне чуток, на пробу.