Джала Джада - Сократ и афиняне

В плетеных лапасах раздавалось блеяние, ржание, мычание и хрюканье — взволнованный гул, свидетельствующий, что животные испуганы предчувствием, что их тоже могут сбросить на головы штурмующих. Раздавались истеричные вопли петухов, разбуженных нарастающим гвалтом и шумом, и неспособных понять, что происходит и почему сегодня люди проснулись так рано, задолго до восхода солнца. В котлах летних домиков и бань уже начинали греть воду, чтобы кипятком обливать влезающих на стены врагов. Для этого же дети затаскивали на крыши черные с крапинками горшки и всю другую глиняную посуду. Смоловары готовились растапливать черные куски смолы. К стенам домов подкатывали телеги и повозки, чтобы можно было со двора подавать на стены защитникам котлы с кипятком и смолой, камни, бревна. Глядя на двухколесную повозку, Анмар вспомнил старого шутника Барсунда и его рассказ, услышанный когда-то в детстве, о том, как была изобретена колесница. Будто Бог дождя Зэгтэ, оплодотворяющий Землю, показал людям полезное, скорое и удобное для езды сооружение — свой детородный член. Два колеса и оглобли, за которые могут тащить колесницу конь или пара лошадей. Барсунд был не только шутник, но и большой выдумщик. Он предложил когда-то еще в молодости обливать штурмующих сладкой водой и сбрасывать на них горшки с роем пчел и ос. Он же придумал переносные плетни для защиты от стрел. Он научил охотников делать треноги для подвески котлов над кострами. Самой удачной выдумкой старого Барсунда была хитрая яма-ловушка для кабанов на тропе к водопою. А недавно он сложил печь с лежанкой и учил теперь несколько человек, которые тоже хотели это сделать у себя дома.

Несколько человек разбирали каменные мельницы, закатывали большие тяжелые колеса на крыши домов. Над большими лжеворотами на веревках подвешивали тяжелое толстое бревно. Во время боя его сбрасывали на головы врагов и подтягивали обратно. Это наносило урон штурмующим и отвлекало их внимание от настоящих ворот.

Мне это надоело. Так бессмысленно жить нельзя. Что-то надо решать. Вот же люди. У них зарплата тоже мизер. А от своего дела их не оторвешь ни за какие коврижки. Спрашивал, что копаем, что тут было? Один, очень терпеливый, кратко объяснил:

— Люди жили.

— Давно?

— Лет, эдак, тысячу назад будет.

— Как узнали?

— Да вот, по этим черепкам.

— Черепок как черепок, что он может рассказать…

— Э-э, брат, ты не прав. — Он взял один из обломков из ящика и бережно приложил к моему уху. — Вот сам послушай.

Я смотрел на проспект Салавата и Монумент Дружбы, но почудилось, что видел и слышал совсем иное…

Как ни хотелось Анмару заглянуть домой и повидать Хайрийю, он понимал, что ему нужно идти в басту, в Большой дом, где уже, вероятно, собрались старейшины и вождь Тармак. Стоящий почти посредине городища большой круглый дом был сложен из толстых бревен и обмазан снаружи розовой глиной.

У входа стоял вооруженный тяжелой палицей и копьем воин, который хорошо знал Анмара в лицо. Обсуждение, как понял Анмар, уже заканчивалось. Вокруг священного напольного очага с каменными выкладками сидели на войлочном паласе старейшины, В большом деревянном кресле, покрытом шкурой соболей, восседал Тармак, который, увидев вошедшего молодого охотника, посмотрел на него, как показалось Анмару, с тревогой, слегка кивнул, но продолжал беседу со старейшинами. Речь шла о самом главном — жертвоприношении. Шаман Салямсинжэн, пришлепывая своими жирными толстыми губами, говорил, что опасность не просто большая и страшная, а смертельная. Поэтому нужно вспомнить о том, что делали предки перед такой угрозой, то есть о человеческом жертвоприношении богу войны Бурге. Такая жертва, к которой уже не прибегали давно, в данной обстановке оправданна. Она придаст силу перед лицом врага, возбудит мужество, вселит уверенность. Если в жертву будет принесен воин врага, все соплеменники увидят, что перед ними не великаны, а простые люди, испытывающие и страх, и боль, и смертные. Судя по одобрительному гулу, большинство старейшин склонялось в сторону шамана. Лишь вождь и еще несколько человек колебались.

— Во-первых, такое жертвоприношение в последний раз было так давно, — говорил медленно вождь Тармак, — что в живых не осталось ни одного человека, кто видел это своими глазами. Не получится ли наоборот: не запугает ли кровавое зрелище соплеменников, не устрашит ли и не ослабит ли их дух? Во-вторых, кого принести в жертву? Нужен воин врага или хотя бы их соплеменник. Купца, который уже много лун живет в городище, или посла, который принес требование захватчиков на закате солнца, трогать нельзя. Первый из них гость, и закон гостеприимства свят. Второй — посол: лицо тоже неприкосновенное.

— Бурге должны быть принесены в жертву или воин врага, — громко и отчетливо произнес Салямсинжэн, — или молодая женщина, вышедшая последней в племени замуж.

Наступило молчание. Этой женщиной была дочь вождя Тармака — Хайрийя, ставшая женой охотника Анмара. Такого коварства, кажется, никто не ожидал. Многим сидящим в Совете было известно, что шаман получил отказ, когда просил руки дочери вождя. Предпочтение было отдано молодому охотнику, которого Хайрийя любила с детства. Салямсинжэн затаил в сердце обиду и ненависть. И вот представился подходящий случай, и теперь шаман мог отплатить сполна за обиду и отцу, и дочери, и мужу. Присутствующие понимали и знали, что ради блага племени и вождь, и охотник, и его жена пойдут, не колеблясь, на самопожертвование, как бы это ни было им больно.

Приглядевшись, Анмар заметил за спинами старейшин у едва тлеющего пристенного очага справа от Тармака еще двух людей. Одно лицо, которое невольно дернулось, когда они встретились взглядами, было знакомо. Это был торговец Килсан, который приплыл на небольшой лодчонке в начале весны и торговал украшениями и специями. Скупал меха, кожу и мед. Он делал Хайрийе подарки и стал оказывать всяческое внимание, которое выходило за рамки простого уважения к дочери вождя. Это не понравилось Анмару, который обиженно смотрел, как его, тогда еще невеста, радуется подаркам. И смеялся над ней, когда Хайрийя со страхом рассказала, что однажды ночью в бронзовом зеркале, подарке Килсана, она увидела страшную картину того, как полыхает в огне их городище и по нему бегают страшные гурты, которые убивают мужчин, ловят женщин и детей. И не мог тогда Анмар знать, о чем промолчала в непонятном ужасе его невеста. Она видела в огне городища двух радующихся людей с лицами, перепачканными кровью: купца Килсана и шамана Салямсинжэна, а также окровавленного отца, схваченного гуртами в лесу.