Джала Джада - Сократ и афиняне

— Так надо было посоветоваться и послушать мудрых, а не кого попало! — опять начал кричать Зопир. — Почему не спросили Сократа?! Почему с ним не посоветовались?!

Последнее замечание забавляло зрителей, которые поняли, что Зопир своего собеседника в лицо не знает. И когда он говорил о Сократе, он не подозревал, кто сидит перед ним. По тону же его было ясно, что Сократ для него — большой авторитет, почти равный богам.

— Любезный Зопир, не полагаешь ли ты, что советы Сократа, который, как он сам утверждает, ничего не понимает в военном деле, могли привести к еще худшим результатам, чем деяния двух выдающихся стратегов Афин своего времени?

По выражению лица Зопира было видно, что пренебрежительные слова собеседника о Сократе задели его за живое. Поэтому, вероятно, он еще громче и еще более сердито заорал:

— Да чего ты можешь знать, что Сократ говорил и говорит? Если чего-то слышал, то, наверно, от таких же любителей подолгу сидеть в цирюльне, — кольнул Зопир и, скосив глаза на живот Сократа, за нанесенную обиду мстительно и с убийственным сарказмом продолжил, — чтобы на кривых и коротких ногах не носить по агоре такой же большой, как у Вакха, живот.

Чем искреннее были слова Зопира и его обида за Сократа, тем комичнее становилась ситуация. Авгий давно перестал брить Сократа: уронив инструменты, он хохотал, держась за живот, согнувшись и спрятавшись за широкую спину своего клиента, который сидел с наполовину выбритым серьезным лицом.

Хохота за своей спиной и вокруг Зопир по болезни слуха, бедняга, не слышал. А вид улыбающихся людей за спиной Сократа он, вероятно, воспринимал как одобрение и поддержку удачной иронии над собеседником, который позволял себе так неуважительно отзываться о Сократе. Подбодренный поддержкой зрителей, Зопир еще грознее вопрошал сидящее перед ним марсообразное лысое чудище — недобритое и окончательно брошенное Авгием на произвол судьбы. Мучительного стона умирающего от смеха Авгия Зопир не мог слышать.

— Ты что, сам с ним беседовал, что так уверенно за него говоришь?! — продолжал наседать Зопир на сидящего с намыленным лицом Сократа. И уже по его интонации было ясно, что такая уродина, как этот посетитель цирюльни, никак не может быть живым участником или хотя бы даже свидетелем бесед Сократа. — Он тебе сам сказал, что ничего не понимает в военном деле?!

Ответ, услышанный Зопиром, ошеломил его. Он, пораженный, замер, не находя слов. Он, глухой, теперь стал еще и немым, потеряв дар речи от удивления.

— Не только в военном, дорогой Зопир, — кричал Сократ, стараясь из-за громкости не утерять ласковые нотки в голосе. — Он всем говорил, что знает только то, что ничего не знает…

— А другие, — Зопир пытался героически спасти ситуацию, — а другие «мудрецы» (уничижительные кавычки были поставлены тоном и гримасой), проводящие жизнь на агоре да в цирюльнях, и того меньше знают, даже того не знают! — Зопир прерывающимся от возмущения голосом продолжал ехидничать, заступаясь за Сократа, о котором знал лишь понаслышке.

— И все-таки, дорогой Зопир, не сердись на меня и ответь на вопрос, который я не могу самостоятельно прояснить себе…

— А что ж ты у Сократа-то не спросил, если с ним беседовал, — не терял надежды Зопир, вопросом выражая все еще не до конца рассеянные сомнения в правдивости слов собеседника, утверждавшего, что беседовал с самым мудрым из греков — самим афинянином Сократом! И, не утерпев, опять съехидничал:

— Может, он тебе объяснил, да только ты не сумел понять, а?

Сократ оставил иронию без внимания, видя, что собравшиеся, будучи не в состоянии слушать их дальше, разбегаются от цирюльни в разные стороны, хватаясь за животы, ойкая и айкая со слезами на глазах. А встречным, которые пытаются узнать, что случилось, мучительно всхлипывая, машут руками, показывая в сторону цирюльни, куда направляются новые афинские граждане, следом за которыми рабы несут складные стулья, чтобы было удобно общаться сидя.

— И все же, будь любезен, Зопир, ответь: должен ли человек, намеревающийся что-то делать, знать эту работу?

— Конечно, должен знать! Что за глупый вопрос! Иначе как он будет ее — работу — выполнять?!

— В самом деле, глупый вопрос. Но не сердись, милый Зопир, на мою старческую непонятливость, скажи: своим ли умом или божественным он должен это знать? — задал Сократ не совсем понятный вопрос.

— Еще глупее, чем первый вопрос! — воскликнул Зопир, оглядываясь и ища поддержки у зрителей, которые понемногу стали успокаиваться, прислушиваясь к разговору. — Божественный ум бывает только у богов. У людей — свой, человеческий.

— У Алкивиада свой, у Никия свой, — подхватил Сократ, — у Зопира свой, у Сократа свой…

— Ты Сократа не тронь! — возопил Зопир, как ужаленный, начиная понимать, что этот «колченогий», как мысленно назвал он собеседника, мягко, но неумолимо к чему-то его подталкивает.

— Если истина — у богов, а человек пользуется своим умом, который не может понять истину богов, то получается — никто не прав: ни Алкивиад, ни Никий, ни Зопир, ни Сок…

Сократ опасливо осекся одновременно с раздавшимся воплем радости Зопира, которого озарила удивительно ясная, простая и, как он посчитал, великолепная мысль:

— Кто прав? Кто прав? — передразнил физиогномист собеседника. И сделав паузу, выпалил: — Сократ прав! Он имеет божественный ум!

— Только один Сократ или все люди? — не унимался клиент Авгия. Последний собирался все-таки завершить начатое дело и добрить Сократа.

— Многие, — кричал во весь голос Зопир, поймав ускользающую мысль. Поглядев же на босые пыльные ноги и заношенный хитон сидящего, добавил:

— Но не такие босяки и оборванцы, как некоторые любители по утрам точить лясы в цирюльне.

Прозрачный намек Зопира вызвал новый взрыв хохота окружавших их людей.

— Любезный Зопир, — не отставал зануда от начинающего уставать физиогномиста, который теперь уже не на шутку рассердился, — не запутывай меня, пожалуйста. Даже если один человек обладает божественным умом, достойным истины богов, то ответь на главный вопрос, откуда и как он взял божественный ум?

Зопир ответа не знал, но выкрутился из ситуации более чем достойно.

— Если ты каждый день, — Зопир опять проверял собеседника, желая поймать его на обмане, подсказывая «каждый день», хотя об этом разговора раньше не было, и полагая, что с таким оборванцем и занудой даже добрейший Сократ не будет беседовать каждый день, — если ты каждый день беседуешь с Сократом, то у него и спроси. Я не философ, а физиогномист.

— А скажи, Зопир, — пришел на помощь родственнику Авгий, держа растопыренными пальцами лысую голову Сократа и желая продолжения разговора, боясь, что беседа закончится и собравшиеся разойдутся, не побрившись, хотя поденщики работали сегодня не покладая рук, радуясь заработку, который уже сейчас в три или четыре раза превосходил обычный, ежедневный, когда Сократа в цирюльне не бывало, — можешь ли ты что-либо сказать об этом моем клиенте по чертам его лица?