Александр Проханов - Господин Гексоген

– Мы оба, Владыка, из служивого сословия. Только вы служите Богу, а я Государю, – произнес он с легкой развязностью и одновременно с почтением. Что, видимо, понравилось епископу, допускавшему в столь высоком собрании мягкую насмешку над чопорностью канонических форм. Они сказали друг другу что-то незначительное и шутливое, и епископ, явно расположенный к генералу, перекрестил ему лоб.

Шептун вошел в круг награжденных офицеров, где сгущалось горячее, нервное опьянение и неслись тревожные, с трудом удерживаемые волны раздражения. Свободно и бесстрашно погрузился в эти волны. Кого-то приобнял, с кем-то лихо чокнулся. Начал анекдот, приглашая всех поближе:

– Заходит Масхадов в военторг, а там прапорщик, наквасился, лыка не вяжет. «Слушай, дай, говорит, консервов, но чтобы свинины не было!» А прапорщик снимает портки… – Тут Шептун опасливо оглянулся на Премьера, который что-то строго внушал худощавому начальнику протокола. Понизил голос, так что Белосельцев не услышал конца анекдота. Только видел, как умягчались и веселели лица офицеров и потом грохнул хохот, так что Премьер изумленно вздрогнул. Офицеры наполнили бокалы, дружно, по-товарищески чокнулись с генералом.

Белосельцеву нравился Шептун, его лихой лейб-гвардейский вид, сильные плечи с золотыми погонами, крупная, хорошо посаженная голова с выпуклыми голубыми глазами и пышными ухоженными усами. Белосельцев следил, как движется эта голова среди зеркал, гардин, золоченых багетов.

– Ну просто вылитый поручик Ржевский, – засмеялся Гречишников. – Так, значит, завтра авиарейсом, без прикрытия истребителей, к другу Масхадову?.. Э-хе-хе, банкетные политики… Армии за ними придется дерьмо разгребать… – Ну пошли, – сказал Гречишников. – Нам здесь больше нечего делать… Ждут в другом месте, – и взял Белосельцева под локоть.

Из Кремля они уезжали в дожде, который накрыл Москву мерцающей толщей. Белосельцеву казалось, он плывет среди утонувшего города, пробираясь сквозь зеленоватые заводи улиц, протоки переулков, где в утонувших домах, в наполненных водой квартирах висят абажуры, стоят в библиотеках книги, расставлены на столах тарелки и чашки, и молчаливые, колеблемые течением люди сидят за столами, с распущенными, плавающими волосами. Чудный храм с изразцами и кустистыми золотыми крестами, и рядом, заслоняя его, огромная бутылка пива «Балтика» с отекающей перламутровой пеной. Памятник Пушкину, печальный, с понурой головой, и вокруг его шеи, словно огромная светящаяся водоросль, обмоталась огненная надпись.

Город еще был узнаваем, еще прочитывались на стенах названия улиц и номера домов, но был уже заселен обитателями подводного мира. Вокзальная площадь с озаренным стеклянным куполом была наполнена розовыми медузами, проплывающими прозрачной флотилией. Вокруг высотного здания, мерцая чешуей, струились рыбьи стаи.

– Вижу, Виктор Андреевич, как ты устал, как мучат тебя сомнения. – Голос Гречишникова, мягкий, отеческий, звучал сквозь шелест дождя и рокот мотора, создавая ощущение гипноза. – Если бы ты знал, как я тебя понимаю. Я и сам в минуты печали помышляю о побеге, о тихой обители, одинокой старости, когда пустынная дача, астры на клумбах, вялый огонь в камине, и сидеть, набросив на плечи плед, листать запыленную книгу, Тацита или Плутарха, смотреть, как тихо гаснет за окнами день.

Военное министерство опустилось на дно, и в наполненном водой гардеробе вяло колыхались, стремясь к потолку, по-вешенные генеральские шинели, а в затопленных кабинетах, перед картами мира, стояли офицеры и тихо вальсировали в круговоротах воды, среди актиний и раковин, вокруг которых резвились маленькие голубоватые крабы.

– Что может быть важнее для такого философа, как ты, чем осмыслить прожитую огромную жизнь, прозреть ее смысл, написать свою «Книгу царств», которые ты покорял, перед тем как смиренно постучаться в Царствие небесное, с надеждой, что тебе отворят.

Стадион казался заросшим подводными мхами и травами, скульптуры атлетов начинали покрываться кораллами.

– Но, друг мой, не время нам читать фолианты и писать о галльских походах. Родина в беде, ее взяли в плен, как рабыню.

Ее убивают и мучают, и никто, кроме нас, ей не сможет помочь. Старинное здание банка с полукруглыми окнами, с чугунными фонарями и тумбами, казалось подводной пещерой, и над входом застыл осьминог.

Сон кончился вместе с дождем. По мокрому асфальту бежала толпа, складывая сырые разноцветные зонтики. Город всплыл, омытый, перламутровый, сочный. Они подкатили к останкинскому телецентру.

– Куда ты меня привез? – спросил, выйдя из машины, Белосельцев. – В этом проклятом месте у меня начинают болеть старые раны.

– Не мудрено, – ответил Гречишников, – плотность зла превышает в «Останкине» все прочие места в России. Экстрасенсы здесь не могут работать. У них случаются инфаркты и кровоизлияния в мозг. Чтобы рекультивировать это место, потребуется лет триста.

Из стеклянного здания вышел Буравков, поднимая руки к башне, словно вознося ей молитву:

– Добро пожаловать в электронную империю Астроса!..

Они вознеслись на лифте к верхним этажам. Проследовали по коридорам, где сновали изможденные молодые люди и прокуренные девицы. Среди них, узнаваемый, пожелтелый, как старый бильярдный шар, припадая на подагрическую ногу, пролетел телеведущий Познер. Достигли поста, на котором блестели турникеты из нержавеющей стали, стояли детекторы, мерцали глазки контролирующих индикаторов, и охранники в черных униформах с короткими иностранными автоматами осмотрели их ледяными глазами.

– Это со мной, – произнес Буравков, проводя товарищей сквозь систему контроля.

По ту сторону открывался иной мир, стерильный, хрустальный, драгоценно-прозрачный, благоухающий озоном, украшенный витражами, инкрустациями, с висящими на белоснежных стенах дорогими картинами модных художников.

Они оказались в приемной, пустой и вместительной, как вокзальный зал ожидания. Расположились в удобных креслах, откуда Белосельцев наблюдал ожидавших приема посетителей. Там были робеющие генералы с лампасами, какой-то затейливо разодетый господин в вызывающих белых носках и два чернобородых, хасидского вида, еврея в черных сюртуках и шляпах. Посреди комнаты, на деревянном постаменте, напоминавшем алтарь, высилась стеклянная колба, в которой металась зеленая пульсирующая синусоида.

– Генералы представляют Ракетные войска стратегического назначения, – полушепотом пояснял Буравков. – Мы намерены с помощью боевых ракет с полигона Плесецк запустить серию наших телевизионных спутников, а для ракетчиков это равнозначно спасению вида войск… Вон тот господин в белых носках – глава сельского района, где расположена усадьба Вяземских. Астрос задумал построить недалеко от Москвы Диснейленд, как раз на территории района. Усадьба должна пойти под снос, и глава района за хорошее вознаграждение готов уладить проблему… Та еврейская делегация, – Буравков указал на пейсы, смоляные бороды и черные колпаки, – прибыла из Тель-Авива, чтобы уступить Астросу часть акций крупного израильского издания. С его помощью он будет контролировать общественное мнение евреев – выходцев из России…