Владимир Новиков - Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

— Какой ты сегодня новый… Сильно по мне соскучился, да?

Да, как это ни странно и даже кощунственно прозвучит, соскучился. А потом опять соскучусь по Деле. И ведь я не какой-нибудь выдающийся подлец, а обыкновенный, нормальный человек, как мужчина принадлежу к статистическому большинству. Почему про меня нигде никем не сказано, не написано? Не донжуан со спортивными рекордами, но и не нудно-бытовой мужчина-семьянин, а просто живое существо. И живу (не только сегодня, но и, конечно же, все это время) сразу в двух женщинах. Деля только подтвердила, подчеркнула сегодня нашу никуда не уходившую близость. Может быть, мы с ней полноценного человека составляем только вместе, вдвоем? Игорь — наш муж, Настя — наша жена…

Внезапный глубокий сон перелистывает страницу дня, а завтра все уже будет иначе.

Теорема эквивалентности № 2. Искусство и неискусство — две равноправные и равноценные части единой метасистемы.

Все разговоры на тему «искусство и жизнь» заведомо уязвимы на словесном уровне. Дескать, почему «и»? Разве искусство — это не жизнь, а жизнь не искусство? Язык мешает разобраться в этой проблеме. Что ж, попробуем действовать не языком, создав на минуточку условный мета-язычок из трех элементов.

«И» у нас будет не соединительным союзом, а острым мысленным лучом, разрезающим пополам любую материю, ничего притом не разрушая.

Под словом «искусство» будем попросту разуметь тот смысловой объем, который в это слово включают все люди, его употребляющие. Промежуточные случаи, дискуссионные моменты оставим для конкретных разговоров и споров.

Остальное в мире условно назовем «не-искусство» — это будет совокупность всего, что искусством заведомо не является и искусством быть никогда не намеревалось. Ну, скажем такие предметы и явления, как Апельсины, Благополучие, Водород, Гинекология, Деньги, Ельцин, Ёж, Жандарм, Зима — и так далее до Электромагнита, Юдофобии и сибирской реки Яя.

Граница между искусством и не-искусством извилиста, но мы ее мысленно спрямим, чтобы условно уравнять две такие неравные сущности, две системы. А затем положим эти две штуки на разные чаши весов. Внимание! Если нам удастся отвлечься от власти мелочей, всяких там мнений и мнений о мнениях, — мы увидим изумительное равновесие. Искусство и не-искусство обладают абсолютно одинаковой энергетической ценностью, одинаковой дейностью (этот русский синоним «энергетики», не связанный с «калориями» или иными эмпирическими единицами, был предложен выше в главе VII).

Это равновесие — закон природы. Логически, пожалуй, недоказуемый, но ощущаемый теми, у кого есть вкус и к искусству и к внеэстетической части мироздания. Чем и как ощущаемый? Разумом головы или эмоцией сердца? Да скорее всего — кончиком языка, безотчетно и невыразимо. Сколько в мире людей, способных искренне, не притворяясь и не снобствуя, ощутить это равновкусие? Не знаю, такие люди, как правило, скрытны и тактично утаивают богатство своей внутренней жизни — подобно тому, как умные двоелюбы (или двоелюбки) ни с кем никогда не делятся впечатлениями от равноприятного наслаждения двумя разными партнерами.

Искусство не может обойтись без не-искусства, постоянно прибегая к нему как к источнику, делая его свои материалом. Что же касается обратной связи… Наговорено и написано на эту тему столько, что «историю вопроса» уже не разгрести. Остается махнуть рукой на все эти эстетические трактаты и высказать только свое мнение, основанное на своем же житейском опыте. Встречались мне так называемые «простые» люди, не читающие ни стихов ни прозы, не бывающие ни в театрах, ни в консерватории, ни в музеях, — и притом абсолютно полноценные и самодостаточные. Некоторые из них, право же, бывали умнее и оригинальнее иных моих знакомых или коллег, способных высказывать веские соображения по поводу семантики строк «У него без всякой прошвы// Наволочки облаков» или еще чего-нибудь в этом роде. Не всякому и не всегда эстетические ценности идут в жизненный прок. В общем, отдельно взятый человек может обойтись без искусства и при этом быть вполне человеком. Рискну обобщить, что и вся сфера, условно определенная как «не-искусство» самодостаточна и в искусстве не нуждается. Высшее мужество художника — спокойно, без истерических сарказмов признать: «Наши песни не нужны природе».

А чтобы добиться хоть какой-то ясности на вечно-избитую тему «искусство и жизнь» предлагаю воспользоваться разграничением понятий «Жизнь» и «жизнь», предпринятым ранее в грустную минуту (см. выше, в главе VIII). Моя, твоя, его, ее частная и отдельная жизнь может а) не иметь с искусством никаких пересечений — и при этом быть ненапрасной, интересной, осмысленной, красивой, полноценной; б) содержать в себе искусство как важную, необходимую и незаменимую часть — как это бывает у заинтересованных любителей и полноценных профессионалов, которые в экстремальном случае — в) — всю собственную жизнь делают частью искусства. Важно при этом подчеркнуть, что разновидности «а», «б», «в» не должны рассматриваться иерархически — представители этих типов не равны перед Фридрихом Шлегелем [11] Напомню: этот очень любимый мной мыслитель и сочинитель выдал такой фрагмент: «Чем люди являются среди прочих творений земли, тем являются художники по отношению к людям». Это прелестная эмоциональная гипербола, которая иной раз подходит под настроение, но воспринимать ее как объективный закон было бы непростительной глупостью. , но, по моему мнению, равны перед Богом и человечеством.

Что же касается Жизни как синонима мироздания, бытия, существования, — то она и будет для систем «искусство» и «не-искусство» объединяющей метасистемой («искусство» + «не-искусство» = «Жизнь»). В такой Жизни искусство будет всегда, оно никуда деться не может, а всякими грозными прогнозами (вроде пародийной зощенковской сентенции «Вообще искусство падает») занимаются в основном люди, по своей внутренней, природной сути к творчеству непричастные.

Не сразу соображаю я, что это за Лена звонит, обращаясь ко мне на «ты» и без отчества. Да это же та самая, у которой я тогда на Малой Филевской нашел потерянную было Делю! И после того еще раза два-три встречались. Радостной реакцией стараюсь компенсировать неучтивость своей памяти, но Лена держит такой бесстрастно-нейтральный тон, от которого делается не по себе.

— С Делей что-нибудь случилось?

— Нет, с ней все очень даже хорошо. (Ну, очень-то хорошо, замечаю про себя, с ней не может быть по определению!) Но у меня к тебе разговор не телефонный. И лучше не у тебя дома. Я еду из центра, давай на «Кутузовской», у первого вагона.