Владимир Новиков - Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

Не смешно и не метко. И с чего он это вдруг начал Ане подпевать?

— Ну, про Рихтера ничего сказать не могу, с ним дела не имела…

Щечки раскраснелись, губки прильнули к бокалу с банальным калифорнийским вином, которое сама же Аня и принесла, купив его по пути в дорогом супермаркете — судя по наклейке с ценой. В магазинах попроще та же жидкость стоит почти вдвое меньше, но дешевкой этот «Пол Мэссон» остается и там и там. Нет, я не сужу огульно, не охаиваю всю Калифорнию, где, например, братья Галло, Эрнесто и Хулио, в скромном городе Модесто производят очень приятное каберне-совиньон, разливая его в высокие бутылки с таким кольцеобразным ободком поверх горлышка. Но сюда, к сожалению, с того берега не всегда едут самые достойные.

Аня — женщина. Как-то раньше мне этого в голову не приходило, хотя подсознание, наверное, внесло ее в свой мужской список — не основной, а скорее дополнительный. Когда она, Аня, заводится и начинает возбужденно себя доказывать — именно себя, а не какое-то там абстрактное положение или утверждение, — мне хочется провести рукой по ее остроугольным плечам, чтобы они стали хоть чуть-чуть круглее, чтобы слегка расправились ее бедные нервы, закрученные сволочной и унизительной работой, чтобы вышла наружу та боль, которую с нелепой гордостью таит Аня от себя и от других. Скорее всего эта тайна проста и совсем не страшна, как неразгаданные мной тайны Тильды, Дели и Насти. Наверное, я уже окончательно устал от незаурядных женщин, чья природа на порядок сильнее моей, чья энергия меня захлестывает с головой. Здесь же существо, что называется, одной со мной весовой категории — обыкновенное, обидчивое, обделенное вниманием. Может быть, не в контрасте, а в равенстве радость?

Гости расходятся в половине одиннадцатого, а через час меня достает нервный Анин звонок, и мы говорим с ней минут пятнадцать. Груша успевает нахмуриться, хотя это совсем не то, что она подумала. Объясним ребенку ситуацию:

— Аня звонила посоветоваться по поводу некрологической заметки, которую она срочно должна для своей газеты написать: только что умер Лотман, о котором мы сегодня болтали. Вот чем кончаются все наши споры, дитя мое…

Есть у меня три любимые слова, не имеющие точных эквивалентов в русском языке.

Существительное — ESPRIT . Оно может означать и «ум», и «рассудок», и «дух», и «остроумие», и «смысл», и даже «характер» (происходя от латинского «спиритус», оно имеет еще и значение «спирт», но его я, как человек слабопьющий, отбрасываю). Конечно, в каждом контексте актуализируется одно значение, но душа слова всегда помнит и об остальных. Нравится мне, что французы поверили в единство рассудка и духа, в то, что остроумие может сочетаться с настоящим умом. У нас под «духовностью» часто разумеют вялое занудство, остроумию обычно отказывают в наличии серьезного смысла. А здесь одно «эспри» столько разных, разнородных ценностей обнимает разом.

Прилагательное — STRAIGHTFORWARD . Оно вроде бы переводимо нашим прилагательным «прямой», но, пожалуй, не в узко-современном, а в пушкинском смысле: «души прямое благородство», «духом смелый и прямой». Может быть, я слишком влюбился в это слово, но чувствую в нем, прямо так физически ощущаю духовную вертикаль. И еще дорога мне здесь связь значений «простой» и «откровенный». Straightforward style — значит «простой стиль». В нынешней речевой ситуации, как мне кажется, отказ от простоты чаще всего свидетельствует о неоткровенности, замысловатые «навороты» скрывают покорность обстоятельствам и грязненько-циничное равнодушие к людям, к миру. Хочется, согласно внутренней форме английского слова, подняться с колен, выпрямиться — и вперед!

Глагол — GÖNNEN . Это слово подарила мне Паула Линденмайер, долго и безуспешно искавшая для него русский перевод. В советском немецко-русском словаре на этот счет нечто невразумительное: под цифрой 1. — «не завидовать (чему-либо)». Но ведь «не завидовать» по-русски — это либо знак равнодушия, либо — в ироническом смысле — знак злорадства («Не завидую» — говорят, покачивая головой, про чью-нибудь неудачу). Под цифрой «два» собраны слишком приблизительные переводы: «позволять, разрешать, удостаивать». Примечательно, что, если мы возьмем русско-немецкий словарь, то ни через один из этих трех глаголов на искомое «гённен» не выйдем. Не нужно нам, русичам, такого слова, потому что нету у нас такого понятия.

Остается взять немецко-немецкий толковый словарь издательства «Дуден» и процитировать оттуда довольно пространную дефиницию таинственного глагола (в коряво-буквальном переводе): «охотно и без зависти видеть счастье и успех другого, потому что считается, что упомянутый в этом нуждается или это заслужил» [13] Если кому интересно, вот оригинал: «Glück und Erfolg eines andern gern und ohne Neid sehen, weil man der Meinung ist, daß der Betreffende es braucht oder verdient hat». . Во как! Двадцать три слова самим немцам понадобилось для объяснения своего же родного глагола. Но есть все-таки у них сама идея о том, что чужое счастье и чужой успех могут восприниматься позитивно, что субъект речи может реально, действенно содействовать благополучию объекта речи — причем именно в том, что для объекта наиболее важно.

Среди примеров, приведенных в словарной статье такая фраза: «Ich gönne es ihm, daß er endlich Professor geworden ist». Ее перевести довольно легко: «Я желаю ему наконец стать профессором». Так, может быть, будем считать удовлетворительным эквивалентом для «гённен» наше «желать»? Нет, не получается. «Желать» кому-либо чего-либо — это риторически-ритуальный жест, поздравительная формула, не более. Кстати, все толковые русские словари честно определяют это значение глагола «желать» как «высказывать пожелание». Высказать самое распрекрасное пожелание — это ничего не стоит, для этого нетрудного действия сойдет и незамысловатый глагол «wünschen». А «гённен» все-таки обозначает не однократное действие, а постоянный процесс, ровное доброжелательное отношение к заслуженному, честному благополучию другого человека. Не скажу, что все немцы данным качеством обладают, они такие же разные, как и мы, как и все народы. Но именно дефицит ровной европейской доброжелательности в наших соотечественниках — одна из фундаментальных причин всех наших рев-разрушений и раскулачиваний. Да и так называемая интеллигентная среда довольно равнодушно относится к унижению чужих достоинств и заслуг. Тот же Лотман умер членом всяких американских и евроакадемий, но отнюдь не академиком по-русски. Институт его именем, между прочим, назвали немцы в Бохуме, поскольку они просто рассуждают: er das verdient hat, он это заслужил. И при жизни в сторону Лотмана из Германии шел тот поддерживающий силы поток, который определяется именно словом «гённен».