Римма Глебова - Хроники Любви

И теперь, нежась на мягком ложе, Эхнатон предавался мечтам о сыне, и скучны ему были догадки и домыслы старого сластолюбца о царице.

— Отстань, — сказал он. — Ты мешаешь мне думать. Она ему позирует. Тутмес хороший мастер, его труды пользуются успехом. Ты представь только, нас всех не станет, мы удалимся в Солнечную Долину, Бог Атон нас всех возьмет к себе, а здесь… здесь, в этом мире останутся скульптуры и изображения Прекрасной. И мои тоже. И те, кто придут на наше место, увидят их и будут любоваться. И будет так вечно. Ты знаешь, что значит — вечно?

Азир недовольно вздохнул и покачал головой. Какое дело ему до вечности, если женщины делают во дворце что хотят, одна проводит часы наедине с мужчиной за запертой дверью, а другая увлекла царя своей рабской похотью. То, что Неф посещает мастерскую и находится подолгу рядом с красивым молодым рабом, жалило его в самое сердце. Она выросла на его глазах, взрослела и наливалась женской сладостью, он старился, пока она расцветала, потом рожала, шесть раз ходила с животом и настолько его не замечала, что порой переодевалась при нем, если спешила. Конечно, он в эти минуты не лез на глаза, хоронился в уголку или за занавесями, да она его все равно не заметила бы, всегда занятая собой, своей красотой, мазями и душистыми притираниями, бесчисленными нарядами и украшениями, и порой он ощущал себя в роли отвергнутого безо всяких причин мужа, хотя мужем не был. Но слугой он тоже не был, он двоюродный дядя Эхнатона и почти равен ей, но часто думал, что согласен быть рабом, если бы она его в этом виде полюбила. Да просто хотя бы спала с ним, ему было бы достаточно. Он только об этом ведь мечтал много лет, об одном вожделел — уложить ее и взять, подчинить себе, и в обладании Прекрасной для него заключалось всё блаженство мира. А не в вечности. Зачем ему выдуманная вечность? Ему Неф нужна сейчас, пока он еще не превратился в дряхлого старика, который не в силах будет справиться даже с жалкой рабыней Сарой.

КИЙАродила Эхнатону сына. Будущего фараона Тутанхамона, а пока все его ласково называли Тути. Эхнатон был рад несказанно, но к Кийе охладел. Она растолстела и постоянно заливалась молоком, ходила в промокших на груди платьях, а Эхнатон был брезглив. Как спать с женщиной, у которой мокрые груди, из них вытекает молоко, и оно пахнет. Эхнатон заходил к Кийе только, чтобы посмотреть на ребенка, а после шел в другие покои — к своей второй дочери Макиатон, красавице и очень похожей на мать, но моложе на шестнадцать лет. Он не прочь, чтобы Макиатон тоже родила ему мальчика, наследника царской крови, но у нее не получается, она вообще не родит ему никого, но Эхнатон уже так привязан к ней, любовь его безмерна, она ему и дочь и жена, напоминающая своим лицом и стройностью Прекрасную — ту, которой она была когда-то.

Неф уже давно его не интересует, но надо сохранять перед приближенными да и перед народом видимость супружества. Это по его велению раб Тутмес, талантливый скульптор, продолжает украшать Храм плитами с искусными изображениями: Неф с Эхнатоном на охоте. Неф с супругом на обеде с гостями. Неф правит колесницей, супруг сидит рядом. А что тайком Тут-мес вырезает на маленькой плите другое изображение — Неф лежит на кушетке и рядом он, Тутмес, и его руки на ее обнаженной груди — этого изображения никто не видит, только иногда он показывает его Неф, если она очень просит, и придет время, когда он уничтожит свое любовное творение, чтобы никто никогда не узнал о их страсти. Теперь на скульптурах и настенных барельефах, создаваемых Тутмесом, Неф всегда в одной из своих корон, все они изготовлены тоже им — Тутмес умеет работать не только с камнем, но и с металлом и со стеклом, он украшает короны мозаикой из кусочков цветной эмали и драгоценными камнями, которые приносит ему Неф… Знатные дамы тоже стали носить головные уборы, напоминающие короны, но разумеется, никто не смел в точности повторять корону царицы.

Неф нисколько не огорчена, что Эхнатон находит утешение в объятиях других женщин, она не ревновала к Кийе, не ревнует и к собственной дочери, она даже позабыла то время, когда сама любила Эхнатона, хотя теперь ей кажется, что она не могла его по настоящему любить, такого болезненного, тщедушного и некрасивого, его можно жалеть, а любить…

Тутмес красив как Бог, как Бог Солнца, теперь она таким представляет Солнечного Атона — он тоже высокий и стройный как Тутмес, у него такие же кудри и такие же черные жгучие глаза. Неф не думает о том, что Тутмес раб, что нет у него ни прав, ни привилегий, ей это совершенно не важно. Для себя неважно, а от других свою любовь к рабу надо скрывать. Эхнатону все позволено, он мужчина, а знатная женщина, царица! — не должна так низко пасть. Неф часто повторяет Тутмесу: «Нам надо быть осторожнее. Азир за мною постоянно следит… Хоть бы он умер!»

Неф, задумавшись, легким шагом направлялась в свои покои и не замечала согнутую тень, кравшуюся неслышно по коридорам вслед. Она вошла в спальню, и тут кто-то схватил ее сзади за плечи и с силой толкнул вперед, на постель. Она уткнулась лицом в шелковые подушки и с ужасом почувствовала, как чьи-то дерзкие беспощадные руки грубо сдирают с нее одежду, и чужой рот присасывается к шее. Неф ощутила неприятный запах, такой запах исходил только от Азира, от его рта. Она резко повернулась, скатилась с постели и успела встать на ноги прежде, чем Азир снова набросился на нее. «Ты моя, моя. — хрипел он, выламывая ей руки, — хватит, я не позволю тебе валяться с грязным рабом, ты будешь лежать подо мной и делать все для меня-я-я… а-а-а!» — взвыл он от боли и выпустил царицу, схватись руками за междуножье.

Неф выскользнула из комнаты и бросилась бежать по темным коридорам, но куда ей было бежать ночью, чьей защиты искать, не к супругу же, он давно ночует в спальне Макиатон… Неф вбежала в оранжерею и просидела там до утра на своей любимой скамье, среди ароматов, источаемых цветами и растениями, привезенными со всех концов мира. Она и не знала, как сильно пахнут цветы ночью, и на рассвете, слегка одурманенная, отправилась в мастерскую.

В следующую ночь Азира кто-то убил, его нашли задушенным в собственной постели, с веревкой, перетянувшей шею и высунутым синим языком. Только одна рабыня Сара оплакивала его смерть, только она одна его любила и теперь смотрела злобно на всех, зная, что легкая жизнь во дворце для нее закончилась. Неф заметила ненавидящий взгляд, брошенный в ее сторону, и велела отправить Сару в дальнее поселение к ее родителям.

Неф была чрезвычайно обрадована смертью Азира, теперь он не будет ее преследовать, она спустилась вечером в мастерскую и сказала: «Любимый, я так счастлива…». Тутмес усмехнулся и увлек ее в свою каморку на топчан, покрытый мягким дорогим одеялом… Когда Неф вернулась во дворец, она нашла в своих покоях Эхнатона. Он сидел в роскошном кресле перед зеркалом и перебирал на туалетном столике золотые флакончики с драгоценными духами и мазями.