Юли Цее - Орлы и ангелы

Макс, сказал он, в последнее время вы, работая на нас, не слишком выкладываетесь. Вы рискуете лишиться рассудка. Лишиться должности. Лишиться жизни.

Он похлопал меня по спине, словно я только что дал ему повод для отменной шутки и заслужил похвалу.

Пойдемте, сказал он, вот сюда.

Я ожидал, что он поведет меня в кафетерий, но вместо этого мы вышли из здания. Открылся вид на Дунай, течение которого увлекало за собой великое множество палых листьев, причем их количество все прибывало по мере того, как мы пересекали стоянку, и я поневоле задался вопросом, не стоит ли какой-нибудь Сеятель Палых Листьев чуть выше по течению реки. Мы вошли в ближайшую высотку полуцилиндрической формы и на одном из двадцати четырех тамошних лифтов поднялись на предпоследний этаж, где в конце главного коридора между телефонными нишами и пожарным выходом с прикрепленным над ним планом эвакуации находилась некая крошечная комната. Это был бокс с абсолютной звукоизоляцией; беседы, проходящие здесь, невозможно подслушать. И вдруг мы очутились лицом к лицу за маленьким столиком из искусственного материала, и мне показалось, будто я попал в тюремную комнату для свиданий, не хватало только пуленепробиваемого стекла с маленькими бойницами для переговоров, которые и предстояли сейчас нам с Руфусом. Он перешел прямо к делу.

Нам обоим известно, сказал он, что подобные происшествия принято называть несчастными случаями.

Но это не был несчастный случай, возразил я.

Макс, сказал он, вы достаточно долго и всесторонне штудировали право, чтобы самостоятельно подобрать надлежащую дефиницию. Для меня все это скорее в прошлом. Разве в уголовном праве такое не называют превентивной самообороной? Или в крайнем случае превышением пределов необходимой самообороны?

Превентивная самооборона, устало ответил я, имеет место, когда отражается нападение, не фактическое, а только предугаданное. То есть на самом деле происходит прямо противоположное: ни с того ни с сего нападают на ни в чем не повинного. А превышение пределов необходимой самообороны начинается там, где этот упреждающий удар наносят избыточными средствами.

Вообще-то говоря, мне сразу же захотелось расследовать правовую подоплеку этой истории, и лучше всего — на месте, в квартире Джесси на Пратерштрассе, вот только нам обоим пришлось убраться оттуда, и очень быстро.

Джесси сидела на корточках, обнимая одну из ножек кухонного стола и приговаривая: «До свиданья, до свиданья, до свиданья…» Я закутал ее в одеяло, как вытащенную из воды после кораблекрушения, взял на руки и понес по лестнице — все четыре этажа до самого низу. Уже в подъезде я понял, что не знаю, как быть дальше. Запыхавшись, стоял я на нижней площадке, и всякие дурацкие мысли лезли мне в голову. Например, как хорошо, что Джесси весит всего сорок килограммов, что нас с ней вместе на самом деле практически никто не видел, что я, судя по всему, по-настоящему люблю ее, что я неудачник, хотя на данный момент и не ясно, в какой мере, а главное, в каком смысле. Стоя за цветным окном в стиле модерн у входной двери дома № 61 по Пратерштрассе, я услышал снаружи сирену «скорой помощи», а может, и полиции. Хотя ни та ни другая не отличались в Вене излишним рвением. Черным ходом я с Джесси на руках вышел на Африканергассе, перешел через дорогу и спрятался в подъезде дома на противоположной стороне улицы. Чуть не поскользнувшись на рассыпанных по полу рекламных листовках и споткнувшись о некстати оставленный здесь трехколесный велосипед. Я никогда не был знатоком тамошних дворов и поэтому побрел наудачу, вскарабкался на мусорный бак, потом на стену, перекинув завернутую в одеяло Джесси, как мешок, через плечо, спрыгнул затем в другой двор, снова влез на бак, потом — на стену… Упершись в тупик, я понял, что прошел дворами весь квартал, вышел поэтому через главный подъезд углового дома на улицу и помчался вниз по Вайнтраубенгассе к центру города. У Дунайского канала я остановился, усадил Джесси на траву, и она действительно оказалась в состоянии сидеть без посторонней помощи, безмолвная, оцепеневшая и с широко распахнутыми глазами. На противоположном берегу в канал сбрасывали сточную воду. Я поразмыслил над тем, не воспользоваться ли нам подземным лабиринтом городской канализации, отбросил эту идею, закурил, привел в порядок волосы — свои и Джесси — и понес ее на улицу. Мы взяли такси и поехали ко мне, на Верингерштрассе.

Пока Джесси, лежа у меня в ванне, истерически подвывала и строила замки из мыльной пены, я метался по всей квартире, от одного окна к другому, таращась в темноту, как будто они и впрямь могли появиться в любое мгновение, мои гонители, — полиция, а может, и сама жертва, восставшая из мертвых и обливающаяся кровью, как в фильме ужасов. В конце концов я достал из книжного шкафа Уголовный кодекс, изданный как скоросшиватель, в котором каждая статья напечатана на отдельном листке, и пачку белоснежной бумаги А4 из стопки возле принтера, после чего уселся за стол на кухне. Занятия правом успокаивают — таково общее правило. Всему на свете находится законное место.

Я написал первое слово, потом первое предложение каллиграфическим почерком в безукоризненно строгую линейку. Изложил в упрощенном виде фактографическую сторону дела.

В моем изложении фигурировали юрист с безукоризненной репутацией М., его подруга Дж., жертва О., и остающийся за кулисами X.

Дж. однажды разыскивает М. и просит у него совета. По ее словам, ее преследует X. В результате ссоры, вспыхнувшей в квартале «красных фонарей», X. хочет отомстить Дж., и она уверена в том, что он пошлет «по ее душу» кого-нибудь из своих людей. М. не знает, как отнестись к услышанному. Он предлагает провести какое-то время на квартире у Дж. Она с благодарностью принимает это предложение.

М. готовит ей, но она ничего не ест. Она становится еще беспокойней, чем раньше. Все время стоит у окна в комнате № 1 и указывает на улицу. «Смотри, разве ты не видишь машину на другой стороне площади, под деревьями?»

Но там стоит много машин, отвечает М.

То-то и оно, говорит Дж.

И тут зазвонил радиотелефон Джесси. Она бросилась в комнату № 5; за все время, что я провел у нее, ей сейчас позвонили впервые; она прижала трубку к уху и вслушалась — и, прежде чем я успел отнять у нее телефон, она уже отключила его, и отключилась сама, и рухнула на пол, бессильная, как человек, страдающий болезнью Паркинсона в последней стадии. Я подтащил ее по полу к окну. На улице не происходило ничего страшного, все там было нормально, совершенно нормально: мертвая тишина, поздний час. Я заставил ее встать на ноги и выглянуть в окно.

Взгляни, сказал я, все в порядке.