Сол Беллоу - Хендерсон — король дождя

— Король, друг мой! — Я закрыл лицо руками.

— Что, Санчо? — Глаза у Дафу туманились.

Я быстро скинул зеленые штаны, чтобы перевязать ему рану. Это было единственное, что оказалось под рукой. Штаны мгновенно пропитались кровью.

— Да помогите же кто-нибудь! — крикнул я в толпу.

— Я не сделал этого, Хендерсон, — прошептал Дафу.

— О чем вы, король? Мы вас сейчас моментом доставим во дворец. Обработаем раны, присыплем порошками. Вы только подскажите, ваше величество, что надо делать. Вы ведь сами без пяти минут доктор.

— Нет, никто не понесет меня домой. Так это Гмило?

Я схватил обрывок веревки и несколько раз обмотал льву лапы.

— Будь ты проклят, сукин сын!

Лев бился в сетях. Подошел Бунам, осмотрел его уши и требовательно позвал кого-то. Выкрашенный серо-белой краской помощник подал ему ружье. Верховный жрец приставил дуло к морде льва и нажал спусковой крючок. Выстрелом льву снесло полголовы.

— Это был не Гмило, — прошептал Дафу. По крайней мере он не обагрил руки кровью собственного отца.

— Хендерсон, — король едва шевелил губами, — позаботьтесь об Атти.

— Выздоровеете, сами позаботитесь.

— Нет, Хендерсон, я уже не смогу… не смогу быть с женщиной. По традиции меня убьют. — Ему было жаль расставаться со своими женами. Некоторых он даже любил. Рана на животе пылала огненной печью. — Нагнитесь, — прошептал король.

Я приложил здоровое ухо к его губам. Из глаз у меня текли слезы.

— Я плохой человек, король, только горе приношу. Горе и смерть. Вам не повезло. Если бы я не приехал сюда, вы были бы живы-здоровы. Благороднее вас я не встречал человека.

— Хорошо сказано… Только ваши слова относятся не ко мне. В день вашего приезда тот парень не смог поднять Муммаху. — Дафу приложил к горлу большой и указательный пальцы.

— И потому его задушили? Господи! А что с тем силачом Туромбо, который тоже не справился с Муммахой?

— A-а, он не захотел стать Санчо, потому что это опасно.

Быть Санчо выпало мне. Опасность всегда со мной.

— Кроме того, Санчо — мой преемник, — сообщил Дафу, дотронувшись до моей руки.

— Я должен занять ваше место? О чем вы говорите, ваше величество?!

Дафу закрыл глаза и кивнул:

— Никто другой не станет королем.

— Ваше величество. — Я разрыдался. — Зачем мне такая честь? Вы бы раньше сказали, что мне грозит. Разве так поступают с друзьями?

Не открывая глаз, но улыбаясь, Дафу произнес слабеющим голосом:

— Со мной все кончено…

— Ваше величество, подвиньтесь малость. Я лягу рядом с вами. Умирать — так вместе. Я все равно никогда толком не знал, что мне делать с моей жизнью. — Стоя на коленях между дохлым львом и умирающим королем, я утирал кулаком бегущие из глаз слезы. — Мой дух слишком поздно очнулся от спячки. Свиньи совсем доконали меня. Я человек пропащий. Я больше никогда не лягу с женщиной. Не смогу. Скоро, очень скоро я последую за вами. Ваши подданные меня прикончат. Король? Друг?

Дафу едва подавал признаки жизни. Барабанщики-егеря положили его на носилки и понесли в овраг, к тому каменному строению, которое я недавно разглядел с помоста. По пути Дафу скончался от потери крови.

Две двери в этом строении вели в две камеры. Покойного короля положили в одну. Меня, полуживого, бросили в другую. Я не сознавал, что происходит. Услышал только поворот ключа.

Когда-то, задолго до моего рождения, страдания связывали с тонкими, возвышенными чувствами. Шло время, нравы грубели. И в конце концов страдание стало еще одной напастью. И как было сказано в Калифорнии моему сыну Эдварду, я не мог больше выносить это состояние. Проклятие! Мне надоело быть средоточием горестей. Теперь, после кончины короля, страдание не связывалось ни с какими возвышенными чувствами. Просто-напросто оно было мучительно. Старый Бунам и его молодой грязно-белый подлипала заточили меня в темницу. Очнувшись, я стал твердить, хотя каждое второе слово прерывалось рыданиями: «Напрасно жизнь дана тупицам». И еще: «Мы там, где должны быть другие». Вдруг откуда ни возьмись передо мной появилась человеческая голова. «Кто это?» — спросил я испуганно. Предостерегающе поднялись две руки. «Кто здесь?» — повторил я и тут узнал торчащую копну волос.

— Ромилей!

— Да, господин.

Ромилея остановили на краю селения. Варири не хотели, чтобы в цивилизованном мире узнали о моем местопребывании. Значит, и Лили не получит моего письма.

— Дружище, король погиб. Умер чудесный человек.

— Он джентльмен, господин.

— Он думал, что сумеет сделать из меня другого человека. Но мы встретились слишком поздно. Я закоренел в своих привычках.

Из одежды на мне остались только башмаки и шлем, футболка и потрепанные шорты. Я сидел на полу и плакал, плакал без конца. Ромилей ничем не мог помочь мне.

Быть может, время изобретено для того, чтобы страдания не длились вечно? В этом что-то есть. А блаженство, напротив, нескончаемо длилось и длилось…

Сейчас мне, однако, было не до блаженства. Из небесной канцелярии выбросили все часы.

Еще никогда я не принимал так близко к сердцу чью-то смерть. Весь перепачкался, когда пытался облегчить страдания Дафу. Кровь засохла у меня на одежде. Я постарался счистить ее, но впустую. Быть может, так мне был подан знак продолжить существование короля? Но как? Разумеется, по силе возможности. Какие у меня, к черту, возможности? За всю свою жизнь я и трех правильных поступков не совершил.

Так день прошел и прошла ночь. Наутро я почувствовал себя невесомым, опустошенным, и меня словно несло куда-то, точно пустую бочку. Там, на воле, было светло и сухо, а здесь, в каменном мешке, темно и сыро. Сквозь решетку на двери я видел розовеющее небо и Бунамова человека в черной коже, так и не смывшего с себя меловой покров. Он то ли сторожил нас с Ромилеем, то ли охранял. Две незнакомые стражницы принесли нам печеного ямса. Все трое были необыкновенно почтительны.

— Дафу сказал, что после его смерти королем буду я, — объяснил я Ромилею.

— Они зовут вас «ясси», господин.

— Это означает «король»? — Мой спутник кивнул. — Хорош король… Значит, мне придется стать мужем всей этой ватаге дамочек.

— Вы это не хотеть, господин?

— У тебя что, мозги расплавились? Как ты мог вообще подумать об этом? Мне и одной жены за глаза хватает. Моя Лили — чудесная женщина. Да и разбит я после смерти короля. Ни руки, ни ноги не действуют. Не говоря уже о других членах.

— Господин, вы не выглядеть плохо.

— Зря ты меня утешаешь. Ты бы в душу мне заглянул. Такой камень на ней, врагу не пожелаешь. Не смотри, что я такой здоровый. Организм у меня слабый. Не стоило мне идти на спор с королем. Он перехитрил меня, упокой, Господи, его душу. На самом деле я не был круче того силача Туромбо. Тот парень мог запросто поднять Муммаху, но не захотел стать Санчо. Почетное положение, но опасное.