Виктор Мануйлов - Возвращение

«Ну и что? — думал Прохор, трамбуя деревянной трамбовкой землю и гравий. — Ну и что, что подбивает клинья? На то она и баба, чтобы подбивать. Тем более что холостая. И главное — не дура какая-нибудь. Эвон какой домище отгрохала. Дворец, да и только. А что она работает в нотариальной конторе, так в этом нет ничего худого. Было бы у меня или у Дашки соответствующее образование, и мы, может быть, работали там же. И зашибали деньги, какие нам и не снились. Ведь она же, Инесса эта, не с ножом к горлу подступает к своим клиентам, чтобы ей платили, а по тарифу. А без нужной справки попробуй-ка куда-нибудь сунуться. Вот и дантисты тоже гребут лопатой, а без зубов попробуй-ка походи. Пожуй-ка без зубов-то. То-то и оно. И нечего тут завидовать и проклинать».

Прохор отер пот со лба тыльной стороной ладони и огляделся. Хотел было закурить, но передумал: после курения дыхалка уже не та, а трамбовка — в ней два пуда с гаком. Сам такую соорудил, по собственным силенкам. Однако помаши-ка ею с полчаса, и руки отвалятся у какого хочешь силача. Но Прохору нравится чувствовать себя сильным. На этой работе он животик свой порастряс, и теперь, поднимая и опуская трамбовку, чувствовал, как играют его мышцы, каким богатырем он видится со стороны. Вот и Инесса эта… И вовсе она не такая уж мясистая. Просто баба в теле, не то что Дашка. Правда, Дашка тоже не худая, но до Инессы ей далеко, хотя именно тонкость фигуры так нравилась ему в будущей жене с самого начала: рядом с ней он чувствовал себя не просто сильным, а прямо-таки могучим. Возьмешь ее, Дашку-то, на руки, а она как перышко невесомое; обнимешь, а она как былинка прильнет к тебе, и хочется ее защищать от кого-то, прикрывать своим телом, чтобы и видно не было со стороны. И никогда он не жалел, что взял ее в жены, хотя, если быть честным с самим собой, это Дарья взяла его в мужья своей настойчивостью и ласками. А он и не сопротивлялся. И ни разу ей не изменял, ни разу не… Впрочем, нет, иногда засматривался, но дальше этого дело не шло, хотя глазки ему строили многие. Но нынешние бабы не чета прежним: у тех главный интерес в удовольствии, а у нынешних — в этой самой… как ее? — в меркантильности. А какой с него меркантилист… при его-то достатках? Никакого. То-то и оно.

Обедать Прохор, как всегда, пошел домой. И как всегда, за ним прибежали его ребятишки — по Дарьиному, ясное дело, наущению.

— Папа, бабушка уже обед приготовила! — кричала еще издали тринадцатилетняя Натаха, такая же самостоятельная — вся в мать, хотя обличьем в Прохора. А одиннадцатилетний Антон — копия матери, характером — в отца, подходил молча, останавливался рядом и ждал, когда на него обратят внимание. Вот только старшая, Варвара, ни в мать, ни в отца, а, скорее всего, в обоих сразу. Да еще от дедов и бабок что-то прихватила: серьезная не по годам, рассудительная, и в то же время мягкая, как нагретый на солнце воск.

Бог знает, что из них получится при таком противоречивом сочетании содержания и формы.

Мысль эта принадлежит не Прохору, и даже не Дарье, а отцу Прохора, архитектору по профессии. Вот и Прохор пошел ни в отца, ни в мать, не взяв от них ничего, разве что мелочь какую-нибудь, и судьбу выбрал совсем другую. Так в чем тут его вина? Ни в чем. Шел, куда вели обстоятельства. Повели бы в другую сторону, пошел бы в другую. Легко шел по жизни Прохор, и все у него получалось, чего он хотел. А хотел он, если по мерке «новых русских», совсем немного: семью, дом и работу. Да только жизнь вдруг повернулась к нему боком, как и к миллионам других, и путь стал тернистым, и не видно, что там, впереди. И никакая свобода при таких порядках не нужна. Что с нее толку, если свобода эта не у тебя, а у других, и заключается в том, что эти другие могут тебя грабить, а ты не можешь этим грабителям ни только морду набить, но даже приблизиться к ним на короткое расстояние.

Натаха держала шланг, поливала отцу спину и оглаживала ладонью, Антон ожидал с полотенцем. Вытершись, Прохор поочередно покидал ребятишек вверх, слушая с неизъяснимым наслаждением их визг, радостный и испуганный, чувствуя их легкие тела своими огромными ручищами. После этой обязательной процедуры вышли за калитку, Прохор навесил замок, повернул ключ, и они отправились обедать.

Но и во время обеда смутные мысли не покидали Прохора. И когда возвращался на дачу Инессы Аркадьевны, они бежали наперегонки, сея в его душе растерянность перед тем, что могло бы быть, если бы он захотел. Но все дело в том, что он и сам не знал, чего хочет и зачем суетятся в его голове все эти мысли и видения. А все Дашка со своими ревнивыми подозрениями.

Инесса Аркадьевна приехала, когда Прохор, уложив большую часть плитки вокруг бассейна, сидел на чурбаке, докуривая сигарету. Серая пелена в небе потемнела и не двигалась, точно зацепившись за бронзового петуха, восседающего на перекладине над замысловатой башенкой, выполненной в средневековой манере. Прохор слышал, как на улице затормозила машина, но даже не повернулся на этот звук. Во-первых, не обязан; во-вторых, он почему-то боялся сегодня встречи с Инессой Аркадьевной.

Сзади лязгнул открываемый замок, громыхнули железные ворота, заурчал въезжающий на территорию дачи черный лимузин. Затем все повторилось в обратном порядке: ворота, замок, а уж потом по бетонным плитам дорожки зацокали каблуки, все ближе и ближе. И вот она, Инесса Аркадьевна, собственной персоной: в короткой юбке, прозрачной блузке, несколько выпирающий животик, высокая грудь, слегка прикрытая кружевами, густые черные волосы падают на плечи, спадают на высокий лоб, из-под тонких бровей смотрят на Прохора насмешливо черные глазищи; полные губы кривятся лукавой улыбкой, дорожку попирают довольно стройные ноги с полными икрами и круглыми коленками; ну и… то, что выше, тоже вполне соответствует остальному. Очень даже симпатичная баба, и просто удивительно, что не может обзавестись мужем при таких-то достоинствах и деньгах.

— Добрый день, Прохор Алексеевич, — прозвучал певучий голос хозяйки коттеджа.

— Здравствуйте, Инесса Аркадьевна, — ответил Прохор севшим вдруг голосом и медленно поднялся на ноги.

— Боже, как вы много сделали за эти дни, что я не была здесь! — воскликнула Инесса Аркадьевна. — И как это теперь здорово смотрится!

Прохор пожал плечами: не была-то Инесса всего лишь два вечера, — и поискал глазами футболку. Хотя он не впервой предстает перед взором Инессы Аркадьевны в одних только шортах, сегодня почувствовал себя особенно неуютно под ее откровенно изучающим взглядом.

— По-моему, вы заслужили премию за ударную работу, — продолжала хозяйка, обходя бассейн и приближаясь к Прохору.

Она остановилась в двух шагах от него, и он почувствовал терпкий запах ее тела, увидел влажную глубокую ложбинку в вырезе ее блузки, обрамленную тонкими кружевами, отдернул взгляд и произнес: