Артем Черников - Все как у людей

— Не могли бы вы, — говорю, — рассмотреть мою жалобу?

— Правосудие в Российской Федерации, — ответил бледный лощеный судья, — после двадцати двух часов не осуществляется.

— А до? — поинтересовался я.

Цветков удостоил меня уничижительным взглядом, и я почувствовал странное жжение в области мозжечка.

Когда меня выводили из здания, я крикнул Радисту:

— Жень, хорош писать! Спать пора!

— Ничего, — ответил он, не отрываясь от своего занятия. — Пусть суки поработают. Я завалю их бумагой!

Суд закрылся, мы сидели в «пазике» и ждали Радиста. Так прошло еще полтора часа. Мороз усиливался. Мы обсудили дальнейшие перспективы — спать нам снова предстояло в КПЗ. Уже зная о том, каков климат в отделении, мы позвонили друзьям и попросили привезти нам туристические пенки и спальники. Менты не возражали, только время от времени нежно обкладывали матерком Радиста за настойчивость и чрезмерную гражданскую сознательность. Мы их понимали. Смысла в его действиях было немного.

На нарах было тепло. Окно успели починить, и в нашем распоряжении оказались целых две камеры. Разложенные на досках пенки и спальники создавали ощущение уюта и покоя. Дом, милый дом… Я ощущал под собой нежную, слегка шершавую поверхность пенополистирольного мата, я чувствовал, как распространяется по моему телу тепло, передаваемое друзьями в инфракрасном диапазоне. Скрученное в рулон пальто превратилось в чудесную подушку. Спальник пах осокой, костром и приключениями. Заболела голова. Меня начало тошнить. Я почувствовал, что бодрствую уже тридцать семь часов.

Менты стали вести себя совсем уж по-человечески. Клетку на ночь оставили открытой, чтобы мы могли пользоваться ментовской уборной и чайником. Даже мобильники со шнурками отобрали как-то неохотно. Я понял, что в их глазах мы перестали быть угрозой и стали, наконец, настоящими жертвами. А потом я сбежал. Я бежал от кого-то, но вязкий воздух стеснял мои движения. Я летел. Огромный, светящийся множеством огней ночной город лежал подо мной. Я пытался найти внизу свой родной дом, но понял, что это чужой город. Потом я заплакал. Кто-то тронул меня за плечо и сказал, что любит. Я обернулся и увидел Аню. Но что-то отвлекло меня. Что-то толкнуло меня в бок и повалило. Тогда я открыл глаза и огляделся. Я лежал на деревянных нарах. В маленькое зарешеченное окошко с трудом пробивался хилый дневной свет. Вокруг меня ворочались сонные сокамерники. Место Германа было пустым.

Его, как выяснилось, увели на рассвете и расстреляли. Точнее, дактилоскопировали и отправили в спецприемник № 1. Герман обрел новый дом, а нам снова предстоял суд. На этот раз к зданию суда нас везли в длинном теплом ЛуАзе. Кабана сменил интеллигентный мент в очках. Другой охраны не было. Утомившихся омоновцев распустили по домам, пообещав премии.

Из ОВД я выходил в легком смятении — впереди снова была неизвестность. Камера предварительного заключения представлялась мне в тот момент не совсем комфортным, но, безусловно, гостеприимным домом. Бывало такое: просыпаешься с похмелья на жестком полу в незнакомой квартире и думаешь: хорошо, что приютили, хорошо, что морда цела. Кабан высунулся из окошка дежурки и спросил:

— Ну что, бездельники? Продолжать будете?

— Будем, — нестройным хором ответили мы.

— Это правильно, — грустно произнес Кабан. — Надо менять этот бл**ский режим.

Снова мы припарковались у известного дома, и снова ждали несколько часов. Похоже, Радист загрузил-таки суд работой. В автобусе был телевизор. Менты купили его на собственные деньги, чтобы не скучать в подобных ситуациях. По телику начинались новости.

— Ребята, — крикнул интеллигентный мент, — давайте все сюда, сейчас новости будут показывать!

Мы подошли и уселись в кресла по обе стороны прохода. Новости оказались информативными. Даже слишком. Нам рассказали о неспокойной обстановке в Венесуэле, о президенте, который посетил чего-то там и что-то даже сказал. Рассказали об индексе Доу-Джонс, о новой системе автомобильных штрафов и, наконец, о погоде. Ожидалась метель.

Водитель переключил канал и закурил. Мы увидели на экране молодого Шварценеггера в форме советского милиционера. Его мужественное лицо странным образом излучало понимание, сочувствие и полную уверенность в том, что совсем скоро падет эта красная кремлевская стена, на фоне которой он сейчас выглядит так уверенно и авторитетно.

— Вот ведь скотство, — философски заметил водитель. — О нас ни слова.

— Да уж, — вздохнул интеллигентный мент. — Да уж.

Не знаю точно, что они имели в виду. Думаю, их переживания были связаны с нами не напрямую. Думаю, им было просто неприятно оттого, что то важное и ответственное дело, которое им поручили, на поверку оказалось, что называется, с душком. Их убеждали в правильности их действий, им сулили медали и премии. Их уверяли, что «оранжевая зараза» пожрет Россию, как колорадский жук, и что только они, приложив все свои знания и опыт, смогут спасти свою многострадальную Родину. Они сделали все, что требовалось. Они не верили своим глазам и ушам, они верили начальству. Они не слушали совесть и разум, они действовали согласно инструкциям. Они перешагивали через себя, чтобы выполнить свой долг. Они пожертвовали многим. Они страдали. Думаю, они страдали гораздо больше, чем мы. Ведь мы были правы, и они это знали, а правда, как говорили неведомые древние, освобождает.

Между тем в суд вызвали Федю. Он вернулся к нам свободным человеком. Менты разрешили ему попрощаться с друзьями. Федя влез в автобус и стал возбужденно советовать:

— Короче, парни, такое дело. Я поговорил с юристом. Требуйте у судьи переноса слушания до заключения договора с адвокатом! Слышите, меня отпустили! Слушание перенесли на неделю! Судья так и сказала: наконец-то, говорит, хоть один грамотный нашелся!

— Эх, Федя, — говорю, — где же ты был вчера?

— Я был здесь! Откуда же я знал?

— Ладно, — сказал Илья, — спасибо. Но нас уже успели осудить. Теперь эта магическая фраза не поможет.

Федя ушел. У автобуса мерзли друзья. Мы через тонированные окна видели их зыбкие силуэты.

— Извините, — обратился я к полицейскому, — а можно выйти покурить? Пообщаться с друзьями?

— Конечно, — печально произнес он, — почему нет. Только недолго, пожалуйста.

Я вышел. Иванов и Кадлубинский смотрели на меня с тревогой.

— Да ладно, — говорю, — не ссыте. Двое суток я уже отсидел. Как вы нас хоть нашли-то?

— Бушма с вами сидел? — спросил Иванов.

— Да, — говорю, — был такой чувак.

— Мы его блог читали. Оттуда вся информация.