Нильс Хаген - Охота на викинга [роман]

Поднимаю сжатую в кулак руку…

Дверь отъезжает неожиданно и резко. На пороге — старуха. В их купе, так же как и в нашем, работает ночное освещение, и подсвеченная этим тусклым, инфернальным светом баба Надя представляется мне выходцем из преисподней, жутким суккубом, пережившим свой возраст, воплощением смерти, явившимся за мной.

Она страшна, как ночной кошмар. Грузная фигура, тяжелый взгляд исподлобья, сурово выдвинутая челюсть. Мне кажется, я даже вижу редкие волоски на морщинистой коже, хотя вокруг густой сумрак.

— Тебе чего? — свистящим шепотом спрашивает старуха и, предвосхищая мой ответ, уверенно говорит: — Спит она. Намаялась с тобой, алкашом. Прости господи, нашла сокровище, как будто своих мало…

Собираюсь с духом и, стараясь не смотреть на белеющие в темноте белки глаз бабы Нади, деревянным голосом произношу:

— Я хотел…

— Знаю я, чего ты хотел, — безапелляционно перебивает меня старуха. — Все вы одного хотите!

Я, растерявшись, никак не могу придумать, что ответить. Вдруг баба Надя тычет меня пальцами в грудь, сильно и больно. Тычет — и приговаривает:

— А ну иди отсюдова! Домой пошел! А ну…

Под этим напором я отступаю в коридор — и дверь купе передо мной задвигается.

В Новосибирск поезд прибывает около девяти утра по местному времени. В дороге мы были пятьдесят три часа. Выхожу из вагона следом за Аритой, и меня ощутимо ведет — и от двухдневной качки и от выпитого за эти два дня.

Сдержать слово, данное моей милой девочке, я, увы, не сумел. Прав был дедушка Гуннар, когда говорил: «Человеку всегда проще лечь, чем встать». На следующий день после той кошмарной ночи, когда старая карга тыкала мне в грудь своими костяными пальцами, я проснулся совершенно разбитый, меня знобило, болела голова. Тогда Костя достал откуда-то бутылку водки, в которой плавал стручок перца, и произнес решившую все фразу: «Не пьянства ради, а здоровья для». После «перцовки» был новый поход в вагон-ресторан, опять суп, на этот раз борщ, не выпить под который — грех.

В общем, я рад, что наша поездка завершилась. Обратно мы с Аритой полетим на самолете, это я решил твердо.

Вокруг шумит вокзальная толпа — приехавшие, встречающие. Что-то невнятно бубнит диктор по трансляции, вырывающиеся изо ртов и носов клубы пара окутывают лица людей, нахохлившиеся голуби жмутся по карнизам над окнами вокзала.

— Карета подана! — весело сообщает Олег, закончив переговоры по телефону. — Пошли, он там поставил, на площади слева.

Мы идем по перрону. Арита вдруг вцепляется в меня так, словно кто-то сейчас схватит ее за руку и утащит. Я ободряюще улыбаюсь, прижимаю Ариту к себе. Позади нас семенит и часто сопит баба Надя, сбоку вышагивает Костя.

— Ща в баньку, попаримся — все как рукой снимет, блин! — трещит он. — А завтра на охоту, блин. Колян, ты охоту любишь?

Я киваю — почему бы не поохотиться? Спохватившись, спрашиваю:

— А Арита? Она с нами поедет?

— Баба на охоте — плохая примета, — не поворачивая головы, бурчит идущий впереди Олег.

Арита сжимает мой локоть так, что кажется, прорвет сейчас пальцами ткань пуховой куртки. Я рассеянно смотрю на нее, улыбаюсь. Что с ней? Нервничает из-за нашего пьянства?

Мы проходим через вокзал и оказываемся на площади. Над нею вьется голубой туман от автомобильных выхлопов, сбоку торчит остроконечная башня с часами.

— Вот и наш лимузин, — громко сообщает Олег, подходя к серому микроавтобусу с тонированными стеклами.

Водитель, человек без возраста, одетый в стиле милитари, вылезает из-за руля, хмуро смотрит на нас, откатывает дверцу. Внутри холодно, как в могиле, окна заросли фантастически красивыми морозными узорами. Сажусь сзади, Арита прижимается ко мне.

— Ну, брат! — провозглашает Олег. — Трогай.

Микроавтобус срывается с места и начинает кружить по городским улицам. Из-под сидений идет теплый воздух — там стоят калориферы. Мало-помалу становится более-менее комфортно. Я с удовольствием бы посмотрел на дома и людей, но сквозь изморозь на окнах ничего не видно, а смотреть вперед мешают высокие спинки передних сидений.

Неожиданно мне приходит на ум мысль, что в таких вот микроавтобусах с. замороженными окнами хорошо возить заложников — они никогда не запомнят дороги. Мне становится смешно. Костя, сидящий впереди сбоку, поворачивается, ловит мой веселый взгляд, делает ободряющий жест и кричит, перекрывая шум двигателя:

— Колян, ты веники какие любишь, блин? Березовые, дубовые или можжевеловые?

Я пожимаю плечами.

— Можжевеловые — ништяк, блин! — кричит Костя. — После них весь в дырочку, как от аппликатора Кузнецова!

Он, водитель и Олег довольно хохочут, хотя я, например, смысла шутки не понял. Баба Надя сидит нахохлившейся вороной — она вообще никогда не смеется и не улыбается, а Арита…

Я смотрю на нее и понимаю, что моей девочке плохо.

— Что случилось? Тебя укачало?!

— Д-да, — постукивая зубами, соглашается она. — Нужно… нужно выйти! Быстрее!

— Остановите! — говорю я водителю. — Арите плохо!

Микроавтобус виляет вправо и долго тормозит, хрустя колесами по снегу Арита пробирается к двери, одной рукой цепляясь за спинки сидений, а другой — увлекая меня за собой. Выскочив из салона, она буквально тащит меня назад, за машину. По пути я мельком оглядываюсь — оказывается, мы уже выехали из города! Вокруг поля, вдали темнеет лес, поодаль какие-то постройки, столбы с проводами и дорога, перпендикулярная нашей. По ней едут машины.

Хлопает дверца — из микроавтобуса выбрался Олег, следом — Костя.

— Че там, блин? — кричит он недовольно. — Приспичило, что ли? Пятнадцать минут ехать осталось…

Арита дергает меня в сторону и отчаянным шепотом умоляет:

— Давай уедем!

— Куда? — растерянно спрашиваю я.

— В Москву…

— Ну-кось, — скрипит над ухом старуха.

И когда она только успела покинуть салон? Бесцеремонно оттолкнув меня, баба Надя трогает лоб Ариты и сокрушенно качает головой.

— Жар у нее. Температура. Я — знаю. Давайте-ка в машину. Ехать надо.

Арита вяло отбивается, но старуха ведет ее к двери микроавтобуса. Я растерянно шагаю следом.

— Просквозило тебя, девонька, — воркует баба Надя. — Аспирину надо. И отлежаться. Поняла?

— Поняла, блин?! — вторит ей Костя, подталкивая Ариту в микроавтобус.

Трогаемся, едем. Арита больше не жалуется. Ее и вправду знобит, я чувствую это сквозь одежду.

— Милая, — уговариваю ее как маленькую, — потерпи. Сейчас приедем, ты выпьешь горячего чаю, ляжешь в теплую постель… Все будет хорошо,

Арита беззвучно плачет, уткнувшись мне в плечо. Я злюсь на себя из-за неумения и неспособности помочь. Что вообще такое происходит? Перенервничала, наверное. Надо будет поговорить с ней, когда выздоровеет, — может быть, имеет смысл сходить к невропатологу.