Кейт Мортон - Далекие часы

Саффи умолкла; она говорила очень быстро, стараясь успеть до прихода Перси, и немного осипла. Она покашляла в изящный кружевной платочек, который достала из рукава. На столе рядом с креслом Юнипер стоял кувшин с водой, и я налила Саффи попить.

— Наверное, это было ужасно, — заметила я, протянув ей стакан.

Она с благодарностью приникла к стакану губами и опустила его на колени, сжимая обеими руками. Казалось, ее нервы натянуты до предела; кожа вокруг челюсти словно иссохла за время рассказа, и под ней проступила голубая паутина вен.

— Он так и не появился? — уточнила я.

— Нет.

— И вы так и не выяснили почему? Не было ни письма, ни телефонного звонка?

— Нет, ничего.

— А Юнипер?

— Она ждала и ждала. Ждет до сих пор. Сменялись дни, летели недели. Она так и не оставила надежду. Это ужасно. Ужасно.

Последнее слово повисло между нами. Саффи заблудилась в том времени, много лет назад, и я не стала на нее давить.

— Безумие не обрушивается мгновенно, — наконец произнесла она. — Это звучит так просто — «она впала в безумие», — но на самом деле все иначе. Это случилось постепенно. Сначала ей стало легче. Наметились признаки выздоровления, она намекала на возвращение в Лондон, очень смутно, и так и не вернулась. Писать она тоже перестала; именно тогда я поняла, что нечто хрупкое, нечто бесценное сломалось. В один ужасный день она выбросила из окна чердака все свои вещи. Все: книги, бумаги, стол и даже матрас.

Саффи затихла; ее губы шевелились, перебирая фразы, которые она не решалась озвучить. Затем она вздохнула и добавила:

— Бумаги разлетелись во все стороны, рассыпались по склонам холма, упали в озеро, как сброшенные листья, их лето кончилось. Интересно, куда они все подевались?

Я покачала головой; было ясно, что имеются в виду не только бумаги; подходящие фразы не шли мне на ум. Я не могла даже вообразить, насколько тяжело, когда твоя возлюбленная сестра гибнет подобным образом; когда бесчисленные слои потенциала и личности, таланта и возможностей облетают один за другим. Как невыносимо это наблюдать, особенно для Саффи, которая, если верить Мэрилин Кенар, была для Юнипер скорее матерью, чем сестрой.

— Мебель сломанной грудой лежала на лужайке. У нас не хватило мужества отнести ее наверх, а Юнипер не хотела этого делать. Она полюбила сидеть у шкафа на чердаке, это который с потайной дверцей, и уверяла, что слышит голоса с другой стороны. Голоса звали ее, хотя, разумеется, звучали только у нее в голове. Бедная крошка. Узнав об этом, врач решил отправить ее в лечебницу…

На страшном слове ее голос осекся, глаза заглянули в мои и обнаружили в них равный ужас. Она скомкала в кулаке белый платочек. Я очень осторожно коснулась ее плеча и промолвила:

— Мне так жаль.

Саффи дрожала от злости и горя.

— Мы были решительно против; я не желала об этом и слышать. Я бы ни за что не позволила отнять у меня сестру. Перси побеседовала с врачом, объяснила, что в замке Майлдерхерст так не поступают, что семья Блайт сама заботится о своих членах. В конце концов он согласился… Перси может быть весьма убедительна… но врач настоял на более сильных лекарствах для Юнипер.

Она впилась накрашенными ногтями в свои бедра, словно кошка, сбрасывая напряжение, и я увидела в ее лице нечто, чего не замечала прежде. Она была кротким близнецом, покорным близнецом, но в ней скрывалась и сила. Когда дело касалось Юнипер, когда ей приходилось бороться за свою любимую младшую сестру, Саффи Блайт становилась тверда, как кремень. Следующие ее фразы вылетели, словно пар из кипящего чайника, так жарко они обжигали:

— Лучше бы она не ездила в Лондон, не знакомилась с тем парнем. Больше всего в жизни я сожалею о том, что она уехала. После этого все рухнуло. Ничто не осталось прежним; ни для одной из нас.

И тогда я начала прозревать, с какой целью она поделилась со мной, почему думала, что это поможет оправдать резкость Перси, — ночь, когда Томас Кэвилл не явился, навсегда изменила всех троих.

— Перси, — произнесла я, и Саффи чуть заметно кивнула. — Перси стала другой?

В коридоре раздался шум, размеренная поступь, безошибочно узнаваемый стук трости Перси; словно она услышала свое имя, интуитивно почувствовала, что о ней ведут недозволенные речи.

Когда Перси возникла в дверях, Саффи оперлась о ручку дивана и поднялась.

— Эдит только что приехала, — быстро сообщила она и указала на меня рукой с зажатым платочком. — Я рассказывала ей о бедняжке Бруно.

Перси перевела взгляд с меня, сидящей на диване, на Саффи, стоящей рядом со мной.

— Ты дозвонилась до молодого человека? — спросила Саффи; ее голос немного дрожал.

Короткий кивок.

— Он едет. Встречу его у передней двери; посоветую, где лучше искать.

— Да, — отозвалась Саффи, — хорошо. Хорошо.

— Потом я отведу мисс Берчилл вниз, — ответила Перси на мой непрозвучавший вопрос. — В архивную. Как обещала.

Я улыбнулась, а Перси, вместо того чтобы продолжить поиски Бруно, как я ожидала, вошла в гостиную и встала у окна. Она демонстративно осмотрела деревянную раму, поскребла пятнышко на стекле, наклонившись ближе, но было очевидно, что импровизированная инспекция — всего лишь уловка, чтобы находиться в комнате с нами. Я поняла, что Саффи была права. Перси Блайт почему-то не желала оставлять меня наедине со своей сестрой-близнецом, и ко мне вернулись вчерашние подозрения, что Перси беспокоится, как бы Саффи не сболтнула лишнего. Власть Перси над сестрами завораживала, интриговала меня; тихий голосок в моей голове призывал к благоразумию, но тем сильнее мне хотелось услышать окончание истории Саффи.

Последовавшие минут пять, в течение которых мы с Саффи вели светскую беседу, а Перси изучала стекло и ковыряла пыльный подоконник, показались мне самыми длинными в жизни. Наконец я с облегчением заслышала приближающийся рев автомобильного мотора. Мы дружно перестали притворяться и молча застыли на месте.

Машина подъехала совсем близко и остановилась. Увесисто лязгнула автомобильная дверца. Перси выдохнула:

— Это Натан.

— Да, — согласилась Саффи.

— Вернусь через пять минут.

И Перси наконец ушла. Саффи ждала, и только когда шаги сестры окончательно стихли, вздохнула коротко, всего один раз, и посмотрела на меня. Она улыбнулась, и я прочла в ее улыбке извинение и неловкость. Когда она вернулась к рассказу, в ее голосе появилась новая решимость.

— Наверное, вы и сами догадались, — начала она, — что Перси из нас самая сильная. Она всегда считала себя нашей защитницей, даже в детстве. Как правило, я была этому рада. Немалая удача — иметь бойца на своей стороне.

Я невольно заметила, что она потирает пальцы друг о друга и бросает взгляды в сторону двери.