Кейт Мортон - Далекие часы

Однажды она попыталась, когда была маленькой. Вылезла из окна чердака, прошла по коньку крыши и сползла на уступ под папиной башней. Но сначала она смастерила пару крыльев, самых прекрасных шелковых крыльев на свете, и привязала их бечевкой к тонким легким палочкам, набранным в лесу; она даже пришила к изнанке резиновые петли, чтобы надевать крылья. Они были такими красивыми… не розовые и не красные, киноварные, сверкающие на солнце, как перья настоящих птиц… и несколько секунд она действительно летела, после того, как бросилась в воздух. Ветер подкидывал ее снизу, хлестал через всю долину, заставляя заложить руки за спину, и на краткое, но чудесное мгновение все замедлилось, замедлилось, замедлилось… и она самым краешком сознания поняла, какое это блаженство — полег. А потом все снова начало ускоряться; ее спуск был недолгим, и когда она ударилась о землю, ее крылья и руки сломались.

— Саффи? — Новый оклик. — Ты что, прячешься?

Птицы растворились в набухшем небе; Саффи закрыла окно и задернула шторы затемнения, чтобы не было видно ни лучика света. Грозовые облака снаружи громыхали, как набитый желудок, ненасытная прорва джентльмена, счастливо избежавшего тягот военного продовольственного рациона. Саффи улыбнулась собственной метафоре и мысленно отметила, что надо записать ее в дневник.

В доме было тихо, слишком тихо, и Перси поджала губы от знакомого волнения; Саффи всегда предпочитала прятаться, когда дело шло к ссоре. Перси боролась со своим близнецом с самого рождения, весьма поднаторела в этих битвах и немало ими наслаждалась, и все бывало хорошо, пока между сестрами не возникали разногласия, с которыми Саффи, страдающая от прискорбного недостатка практики, не могла справиться. Не в силах сражаться, она выбирала из двух зол: бегства или малодушного отрицания. В данном случае, судя по выразительной тишине, которая послужила ответом на попытки Перси разыскать сестру, Саффи выбрала первое. Чем очень, очень разочаровала Перси, в груди которой зрел и стремился вырваться на волю колючий раскаленный шар. А поскольку бранить и отчитывать некого, Перси придется и дальше лелеять этот шар, притом что раскаленные колючие шары — не из тех недугов, которые исчезают сами по себе. Если его не в кого будет кинуть, ей придется искать утешения в другом месте. Виски, возможно, поможет; по крайней мере, не навредит.

Каждый день наступал момент, когда солнце опускалось достаточно низко над горизонтом, и свет мгновенно и решительно покидал замок. Этот момент настал, когда Перси шла по коридору, ведущему из вестибюля. Когда она вынырнула в желтой гостиной, было уже так темно, что почти не видно дорогу — идти было бы опасно, не будь Перси способна разгуливать по замку с завязанными глазами. Она обогнула диван, приблизилась к эркеру, задернула шторы затемнения и включила настольную лампу. Как обычно, лампа почти не разогнала мрак. Перси достала спичку, чтобы поджечь фитиль керосиновой лампы, и с легким удивлением и сильным раздражением обнаружила, что после встречи с Люси ее рука дрожит слишком сильно.

Неизменно беспринципные каминные часы выбрали именно эту минуту для ускорения хода. Перси никогда не любила эти чертовы часы. Они принадлежали матери, и папа уверял, что они дороги ему, а потому часы были неприкосновенны. Но в природе их тиканья имелось нечто, резавшее Перси слух — злобный намек на то, что им куда приятнее отмерять минувшие секунды, чем положено фарфоровой безделушке. Сегодня ее неприязнь балансировала на грани ненависти.

— Да заткнитесь вы, тупые часы! — крикнула Перси и швырнула нетронутую спичку в корзину, позабыв о лампе.

Она налила себе выпить, свернула сигарету и вышла на улицу, пока не начался дождь, чтобы убедиться, довольно ли дров в поленнице; возможно, это поможет ей избавиться от колючего шара.

Несмотря на суматоху дня, Саффи освободила небольшой участок сознания для изучения гардероба; она мысленно перебирала варианты, чтобы, когда настанет вечер, не поддаться сомнениям и не сделать опрометчивый выбор. Если честно, это было одним из ее любимых развлечений, даже когда она не готовилась к особенному ужину: сначала она представляла это платье с теми туфлями и тем ожерельем, затем повторяла снова и снова, блаженно перебирая бесчисленные комбинации. Сегодня она отбрасывала вариант за вариантом, поскольку они не отвечали главному, центральному критерию. Наверное, с него следовало начать, но ей так не хотелось ограничивать свою фантазию! Наряд-победитель неизменно оказывался тем, который подходил к ее лучшим нейлоновым чулкам, а именно единственной паре, шесть заштопанных дыр которой, к счастью, можно было спрятать тщательным подбором правильных туфель и платья нужной длины и фасона. Намек: мятно-зеленое шелковое платье «Либерти».

Вернувшись в порядок и чистоту своей спальни, Саффи стянула сарафан, одержала победу над нижним бельем и порадовалась тому, что уже приняла все сложные решения, ведь сейчас у нее не было на них ни времени, ни сил. Мало того что ей пришлось читать между строк дневник Юнипер — теперь еще и Перси явилась вне себя от ярости. Как обычно, весь дом сердился вместе с ней; грохот передней двери пропутешествовал по венам замка, поднялся на четыре этажа и проник в тело Саффи. Даже свет — вечно тусклый — казалось, сочувственно дулся, и тени застоялись в полостях. Саффи сунула руку в дальний угол верхнего ящика и выудила свои лучшие чулки. Они были спрятаны в бумажную упаковку и обматывали лоскут посыпанной тальком ткани; она осторожно развернула их, легонько проведя большим пальцем по самой свежей штопке.

Проблема с точки зрения Саффи заключалась в том, что оттенки человеческой привязанности ускользали от Перси, которую намного больше волновали нужды стен и полов Майлдерхерста, нежели ее соседей по замку. В конце концов, их обеих расстроил уход Люси; и именно Саффи страдала от пустоты, проводя в изоляции целые дни, моя, скребя и стряпая в обществе одной лишь Клары или слабоумной Милли. Но тогда как Саффи понимала, что женщина, столкнувшись с выбором между работой и сердцем, всегда выберет сердце, Перси отказывалась вежливо смириться с переменой в домашнем укладе. Она восприняла замужество Люси как личное оскорбление, и никто не умел дуться, как Перси. Вот почему запись в дневнике Юнипер и ее возможные последствия были настолько тревожащими.

Саффи приостановила инспекцию чулок. Она не была наивной и не была ханжой; она читала «Третий акт в Венеции» Сильвии Томпсон, «Неуютную ферму» Стеллы Гиббонс и «Мыслящий тростник» Ребекки Уэст и знала о сексе. Однако ничто из прочитанного не подготовило ее к мыслям Юнипер о данном предмете. Типично откровенным, грубым, но и лиричным, прекрасным, разнузданным и пугающим. Глаза Саффи скользнули по странице, вбирая все сразу, как будто в лицо ей выплеснули огромный стакан воды. Учитывая скорость, с которой она читает, и смятение при встрече со столь яркими чувствами, неудивительно, что теперь ей не идет на ум ни строчки; лишь фрагменты ощущений, непрошеные образы, случайные запретные слова и жаркое потрясение при встрече с ними.