Кейт Мортон - Далекие часы

— Великолепно, не правда ли? — произнесла миссис Кенар, внезапно очутившись у меня за спиной, хотя я не заметила ее приближения. — Вы слышали об Оливере Сайксе?

Я покачала головой, и она кивнула, радуясь возможности меня просветить:

— Он был архитектором, довольно известным в свое время. Ужасно эксцентричным. У него был собственный дом в Суссексе, Пембрук-Фарм. В начале двадцатого века, вскоре после того как Раймонд Блайт впервые женился и привез жену из Лондона, Оливер Сайкс работал в замке. Это была одна из последних работ Сайкса до того, как он исчез, отправившись в свой вариант гранд-турне. Он следил за созданием большой версии нашего круглого пруда, а также изрядно потрудился над рвом вокруг замка, превратив его в роскошную кольцевую купальню для миссис Блайт. Говорят, она была превосходной пловчихой, настоящей спортсменкой. Они сыпали туда… — Моя собеседница приставила палец к щеке и наморщила лоб. — Какой-то химикат… о господи, как бишь его? — Она убрала палец и крикнула: — Кенар?

— Медный купорос, — раздался бесплотный мужской голос.

Я снова взглянула на кенара, который искал на полу клетки семена, и обвела глазами увешанные фотографиями стены.

— Да-да, конечно, — ничуть не смутившись, продолжила миссис Кенар, — медный купорос, чтобы вода была лазурно-голубой. — Вздох. — Впрочем, с тех пор прошло немало времени. К сожалению, несколько десятков лет назад ров Сайкса засыпали, в его грандиозном кольцевом пруду плавают только гуси, в нем полно грязи и гусиного помета. — Она протянула тяжелый латунный ключ и сомкнула на нем мои пальцы. — Завтра мы прогуляемся к замку. Прогноз погоды хороший, со второго моста откроется чудесный вид. Давайте встретимся здесь в десять.

— У тебя завтра утром встреча со священником, дорогая, — вновь поплыл к нам терпеливый, словно обшитый деревянными панелями, голос.

На этот раз я определила его источник: небольшая дверца, спрятанная в стене за стойкой.

Миссис Кенар покусала губы, словно обдумывая это загадочное уточнение.

— Кенар прав. Ну надо же, какая жалость. — Вдруг она просияла. — Ерунда. Я оставлю вам инструкции, как можно скорее закончу дела в деревне и встречу вас у замка. Мы проведем там около часа. Не хочу обременять владелиц дольше, ведь все мисс Блайт очень старые.

— Часа вполне достаточно, — заверила я.

А к обеду я уже отправлюсь в Лондон.

Моя комната оказалась крошечной; посередине жадно раскинулась кровать под балдахином, под окном со свинцовым переплетом ютился узкий письменный стол — вот, собственно, и все. Зато вид оказался превосходным; комната располагалась в глубине дома, и окно выходило на тот самый луг, который я разглядывала через дверь внизу. С третьего этажа, однако, открывался лучший вид на холм, взбирающийся к замку, и на лес, над которым торчал шпиль башни, указующий в небо.

На столе кто-то оставил аккуратно сложенное клетчатое одеяло для пикника и приветственную корзинку с фруктами. День был теплым, пейзажи вокруг — очаровательными, так что я взяла банан, прихватила одеяло под мышку и спустилась в холл со своей новой книгой «Майлдерхерст Раймонда Блайта».

Воздух во дворе был пропитан сладким ароматом жасмина, крышу деревянной беседки на краю лужайки усеивали пышные белые цветы. Крупные золотые рыбки медленно плавали у поверхности пруда, подставляя пухлые бока полуденному солнцу. И все же я не стала задерживаться в этом раю — меня манила далекая полоска деревьев, и я побрела к ней по лугу, усыпанному лютиками, стихийно выросшими средь высокой травы. Хотя лето еще не наступило, день был теплым, а воздух сухим, и пока я добралась до деревьев, на лбу у меня выступили бисеринки пота.

Расстелив одеяло в кружевной тени, я сбросила туфли. Где-то неподалеку по камням журчал мелкий ручеек, бабочки парили на ветру. Одеяло умиротворяюще пахло мыльными хлопьями и раздавленными листьями. Когда я села, высокие луговые травы закрыли меня с головой, и я словно очутилась в полном одиночестве.

Прислонив «Майлдерхерст Раймонда Блайта» к согнутым коленям, я провела ладонью по обложке. На ней под разными углами были разбросаны черно-белые фотоснимки, словно выпавшие из чьей-то руки. Красивые дети в старомодных платьицах, давние пикники у сверкающего пруда, шеренга пловцов, позирующих у рва; серьезные взгляды людей, для которых возможность перенести жизнь на фотобумагу была сродни волшебству.

Я открыла первую страницу и погрузилась в чтение.

«Иные говорили, что Слякотник никогда не рождался, что он существовал всегда, подобно ветру, деревьям и земле, но они ошибались. Все живые существа рождаются, у всех живых существ есть дом, и Слякотник не был исключением».

Некоторым авторам художественная литература дает шанс покорить неведомые горы и выплеснуть на бумагу великие просторы фантазии. Для Раймонда Блайта, однако, в отличие от большинства романистов его времени надежным, плодотворным и фундаментальным источником вдохновения как в жизни, так и в работе стал родной дом. Письма и статьи, написанные им за семьдесят пять лет, отражают одну и ту же тему. Да, Раймонд Блайт определенно был домоседом. Участок земли, который его предки веками называли своим, стал для него местом отдохновения, убежищем и в конечном счете религией. Редко когда дом писателя служил литературным целям столь недвусмысленно, как в готическом романе для юношества «Подлинная история Слякотника». Но еще до этой эпохальной работы замок, гордо высящийся на плодородном холме среди зеленого Уилда [8] Уилд — прежде поросшая лесом область на юго-востоке Англии. Кента, пахотные земли, дремучие говорливые леса и прелестные сады, на которые по-прежнему выходят окна замка, сумели сделать Раймонда Блайта тем, кем он стал.

В жаркий летний день 1866 года в замке Майлдерхерст в комнате на третьем этаже родился Раймонд Блайт. Первенец Роберта и Афины Блайт, он был назван в честь дедушки по отцовской линии, сколотившего состояние на канадских золотых приисках. Раймонд был старшим из четырех братьев, младший из которых, Тимоти, трагически погиб во время ужасной грозы в 1876 году. Афина Блайт, довольно известная поэтесса, не вынесла смерти младшего сына и, по слухам, вскоре после похорон погрузилась в тяжелую депрессию, из которой не было возврата. Она покончила с собой, бросившись с башни Майлдерхерста, оставив мужа, поэзию и трех маленьких сыновей.

На соседней странице была помещена фотография красивой женщины с замысловато уложенными темными волосами, которая смотрела из открытого окна со средником [9] Средник — средний поперечный брусок в оконных рамах или дверях. на головки четырех маленьких мальчиков, построенных по росту. Датированный 1875 годом снимок был белесым, что характерно для ранних любительских фотографий. Младший мальчик, Тимоти, должно быть, пошевелился во время съемки, потому что его улыбающееся лицо было размыто. Бедняжка, он понятия не имел, что ему оставалось жить всего несколько месяцев.