Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Видишь ли, говорила Хельга, надо знать себе настоящую цену. Она написала мне свой адрес на обратной стороне счета, который был таким внушительным, что, вздумай я его оплатить, мне пришлось бы угрохать на это полстипендии.

Ничего, вертелось у меня в голове, когда-нибудь тебя приглашу я. И покажу тебе фотографии моего дома у моря. И говорить буду я, а слушать будешь ты. Такую клятву я дала себе тогда в ресторане.

Когда пришло приглашение Герда и Хеннер рассказал об усадьбе, я решила, что эта поездка может стать первым шагом на пути к моей цели. Прежде чем ехать, я запаслась фотоаппаратом. Пара-другая снимков, которые я сделала, вышли совсем даже неплохо и вполне могли соперничать с фотографиями Хельги. И если бы я встретила ее сегодня, то не набрала бы в рот воды, как прошлый раз. Я уже вошла во вкус новой жизни.

Только вот Хеннер, пожалуй, не тот человек, который в состоянии осуществить мои планы.

Во дворе у нас появились рабочие — каменщики, плотники. Герд требовал, чтобы я готовила им еду. Он был перепачкан краской, от него несло потом. Разговаривая со мной, он одновременно покрывал бурой смазкой какой-то поршень. Пальцы его, казалось, были выпачканы кровью.

Я ничего не ответила, ушла к себе в ателье и заперлась там. Через несколько минут он ворвался в дом вслед за мной, голос его дрожал от злости. Сначала он звал меня, потом начал барабанить в дверь. Я сидела не шелохнувшись. Он попытался сменить тактику — перешел на более мягкий тон, стал уговаривать меня выйти. Прекрати глупости, твердил он. Давай поговорим обо всем спокойно, без крика.

Но мне не хотелось ни о чем говорить. Объяснить своего упорства я не могла, просто я не хотела ничего делать — и все. Я по-прежнему продолжала молчать. Наконец он сдался. Я слышала, как он громыхает чем-то на кухне. Потом оттуда донесся запах подгорелого мяса.

В общем, я ушла в глухую защиту. Если мое сопротивление будет продолжаться, рассчитывала я, то рано или поздно наступит взрыв. Увы — ничего не случилось. Он молча смирился с тем, что на меня ему больше нельзя полагаться. Удивительно, думала я: все продолжается, как если бы меня и не существовало…

Когда Герд уезжал по своим делам, я нередко оставалась в усадьбе с одним из этих каменщиков. Интересно, приходила ли когда-нибудь мужу в голову мысль о том, что я могу изменить ему? Неужели он не замечал, что эти люди оскорбляли меня своими взглядами и многозначительным молчанием? Я ощущала физическую брезгливость от прикосновения ко мне их грязной фантазии. Или он отдал бы меня в руки тех самых пьяных картежников из «Митропы», чтобы отомстить за мою строптивость?

Порой я испытывала желание подразнить своим присутствием этих малых с их непредсказуемым поведением. Когда это желание становилось слишком уж острым, я запиралась в ателье и сидела там часами, обрекая себя на добровольное заточение. Утратив всякий вкус к работе, я ждала одного — возвращения Герда. И когда он наконец появлялся, мое накопившееся напряжение находило выход в единой критике его покупок. Подлинной причины моей злости Герд никогда не понимал.

Однажды в полдень, когда он снова уехал в город, а каменщик возился у стены, я решила покинуть свою темницу. В затхлом ателье царил холод, а на дворе жарко палило солнце.

Теперь или никогда, сказала я себе. Надела купальник, темные очки и распахнула входную дверь. Сердце, казалось, готово было выскочить у меня из груди. Но каменщик словно ничего не заметил. Я поставила посреди двора шезлонг, молниеносно бросилась на него и закрыла глаза. Руки непроизвольно впились в подлокотники. Я слышала, как позади возится каменщик, потом все стихло. Ну, вот, сейчас начнется, мелькнуло у меня в голове. Но постукивание и царапанье мастерка послышались снова.

Иногда мне казалось, что я чувствую мужское дыхание прямо над своей головой. Я лежала на солнце и дрожала от страха. Совсем как школьница перед первым свиданием. Но ничего не происходило, абсолютно ничего.

Не знаю, сколько прошло времени. Когда я открыла глаза, во дворе никого не было. Каменщик, наверное, ушел, не попрощавшись. Напряжение у меня сразу спало. Я стояла посреди двора, не вытирая обильно льющихся слез. Ноги подгибались. Этот выход во двор лишил меня последних душевных и физических сил.

Я думала, что отныне раз и навсегда поборола свой страх, но, когда Герд на следующий день уехал, я снова заперлась в своем ателье.

Чем сильней я ждала Герда, тем невыносимей казалась мне мысль остаться с ним вдвоем. Его присутствие превращало меня из человека в вещь. Причем бесполезную. В городе, когда на меня находили приступы хандры, я шла на улицу и там, в людской толпе, ощущая внимание к себе, обретала силы и вдохновение. Здесь же не было ничего похожего на подобный источник.

На лице Герда я читала один и тот же вопрос: почему я ничего не делаю? Правда, он не говорил об этом вслух. Я ждала его прихода, но боялась близости. Он, словно паук, высасывал меня всю, без остатка, его существование поддерживалось моими жизненными соками. И если я предчувствовала, что в эту ночь он чего-то ждет от меня, я просто не ложилась с ним в постель. Эти отказы обескураживали его, попытки обрести мою близость становились все более изощренными. Однажды он появился в дверях ателье абсолютно голым, не скрывая своего возбуждения. Видимо, он рассчитывал на ответную реакцию, но мне стало только противно до тошноты — и все.

…Я сидела за столом, вглядываясь в свое мертвое тело, расположившееся напротив меня. Что же тебе нужно? — спрашивала я. Ты ведь хотела его тогда, почему отталкиваешь теперь? И я видела, как тело мое расплывается, как отделяются друг от друга его части, растворяясь в темноте, как съеживается кожа, опадают груди и осыпаются волосы…

Это было единственное, что я рисовала тогда: мое разделяющееся на части тело. Рисовала лишь по ночам и лишь в своем воображении. Не раз я собиралась с силами, чтобы запечатлеть на полотне эти ночные видения. Говорят, чтобы избежать распада личности, нужно изобразить его на холсте. Я вновь и вновь грунтовала полотна разных размеров, но при свете дня мужество покидало меня. Теперь я понимаю, что эксгибиционизм рождает не картины, а одни умозаключения.

Герд ни разу не пытался восстановить прерванную связь с Кариной. А я была готова к этому. Когда мои опасения не подтвердились, меня начала злить мысль о том, что он, наверное, встречается с ней тайно. Сознание этого буквально опустошало меня. По ночам я обшаривала карманы его костюма, надеясь найти что-нибудь, чего бы я о нем не знала. Мне казалось, что Герд не может довольствоваться жалкими ролями то возчика гравия, то рабочего на бетономешалке и его настоящая, неподдельная жизнь проходит мимо меня…