Янн Мартел - Роккаматио из Хельсинки

1935 — Великая Депрессия не стихает.

По дороге домой застреваю в пробке на 401-м шоссе. Невероятно, что я это сказал. «Время на твоей стороне». Мудак.

1936 — В Испании начинается гражданская война, беспримерно жестокая и кровопролитная.

Джек не может совладать с несчастьем. Он из того правильного и усердного военного поколения, у которого работа — прямые рельсы, зарплата — мощный локомотив, а запас чувств — купе первого класса. Его счастье обитало внутри четко обозначенной конструкции. В нее попала бомба, и он развалился на куски. Джек никак не может свыкнуться с болезнью сына. Его переживания — поезд, лишившийся тормозов. Изо всех сил он пытается себя обуздать и быть полезным. Он очень сдал, глаза ввалились, в волосах заметно прибавилось седины. Как и Пол, он живет на антидепрессантах.

1937 — Японская армия, вторгшаяся в Китай, подходит к столице Националистического правительства. Следует надругательство над Нанкином. За шесть недель более трети города разрушено, около трехсот тысяч гражданского населения и сдавшихся солдат убиты, десятки тысяч женщин изнасилованы.

Очередное переливание крови. Недолгий прилив сил и, как следствие, эйфория. О 1938-м я ожидаю рассказ, навеянный «Хрустальной ночью» — зверским погромом, вдребезги разбившим иллюзию евреев о возможности уцелеть в нацистской Германии, однако Пол меня удивляет.

— Тебе понравится моя история, — говорит он. И вправду, рассказ мне нравится.

1938 — Ласло Биро, аргентинец венгерских кровей, изобретает шариковую ручку.

Анализы, анализы, анализы. Результаты плохие: кровь бедна кислородом. Вероятен рецидив пневмонии. Пол боится за свои слабые легкие, дыхание его часто и поверхностно. Он не хочет говорить о своем состоянии, но оно постоянно в наших мыслях. Пробираюсь узкой тропкой меж запретных тем.

1939 — Литовский президент Антанас Сметона выступает по радио с последней речью, протестуя против присоединения его страны к Советскому Союзу — беспардонной акции, в результате которой к концу 1940 года литовцы составят четверть населения ГУЛАГа. Сметона не хочет произносить речь на литовском языке, который вне его маленькой отчизны никто не поймет. Он не желает говорить и на языках угнетателей — России и Германии. Свою последнюю речь Сметона произносит на латыни.

Брожу вокруг больницы. Собираюсь с духом. Что-то прояснится. Глубоко дышу. Бывают же удивительные ремиссии. Например, в случаях безнадежного рака. Вдруг и сейчас? Вот больные. Многие провожают меня распахнутым взглядом. Почему они здесь? И у них тоже это ? Не хочу знать. Спускаюсь по лестнице, все ближе палата Пола. Ведь бывают же чудеса. Организм его молод и неизношен. В конце коридора замечаю человека лет шестидесяти с лишним: сидя возле окна, он тихонько раскачивается взад-вперед. Ждет. В руках небольшой коричневый пакет. Наверное, гостинец. Одет просто, в его позе терпеливая покорность бесправного существа. Где твой сын, старик? Или дочь? На осмотре? Сдает анализ? Или погружен в медикаментозный сон, что сродни коме? Как это произошло? Случайный секс? На всех один шприц? Вдруг накатывает мысль о зряшности этого человека. Неудачник. Умрет он, умрет его сын или дочь, и никто этого не заметит. Похороны без скорбящих, в углу комнаты пара мешков с одеждой, незастеленная кровать — вот и все. Никаких незаконченных дел, никакого следа, никакой вечной памяти. Вот вам страдание неприметного человека. Вот вам скорлупа боли. Нет, я не готов увидеть Пола. Еще немного поброжу.

1940 — Карл Брандт, рейхскомиссар здравоохранения, личный врач Гитлера, получает от руководства письмо в один абзац. «Следует назначить авторитетных врачей, кои станут даровать милосердное умерщвление пациентам, в результате тщательного всестороннего обследования признанным неизлечимыми». Акция Т-4… («Невероятно! — отвлекается Пол. — Т-4 — сокращенно от Тиргартенштрассе, 4, берлинского адреса разработчиков программы, но именно так называются и клетки иммунной системы, пораженные ВИЧ. Удивительное совпадение, правда?»). ..Акция Т-4 запущена в действие. Реквизирован и перестроен Графенек, учрежденный самаритянами приют для убогих; он становится первым из шести центров эвтаназии. Здесь умрут 10 654 «неизлечимых» пациента — в основном умственно отсталые мужчины, женщины и дети, а также физически неполноценные и прочие, кого нацисты считают «лишними ртами». Чтобы сохранить видимость медицинской акции, конвой одет в белые халаты. На первых порах «пациентам» делают смертельную инъекцию или просто морят голодом, но позже прибегают к отравляющему газу, которым наполняют помещения, замаскированные под душевые. Родственникам посылают соболезнующее письмо, фальсифицированное свидетельство о смерти за подписью врача и урну с прахом. Акция Т-4 приберет более семидесяти тысяч жизней. Под нажимом религиозных объединений официально она завершится в августе 1941 года, но негласно будет продолжена и до конца войны умертвит еще сто тридцать тысяч человек. Технологический опыт и часть персонала перебросят за границу (скажем, в Польшу), где у нацистов обширные планы.

Мэри обрела относительное равновесие. В ней живет надежда. Когда невообразимое одолевает, когда надежда поколеблена, Мэри находит в себе какую-то опору и, обессиленная, снедаемая неизбывной печалью, продолжает жить. Во всяком случае, в этом она успешнее Джека. Может, верит в бога, не знаю. Я старательно избегаю разговоров о вере. Кто я такой, чтоб выбивать костыли у калек?

1941 — Во Франции маршал Петэн учреждает День матери.

Говорят, люмбальная пункция безболезненна (в прошлый раз обошлось), но Пол кричит. В нужную точку игла попадает лишь со второй попытки. Кажусь себе спокойным — глядя в глаза Джеку и Мэри, говорю, мол, это не больно, просто повышенная чувствительность, но дело нужное, ибо совсем недолгая процедура поможет с диагнозом, мол, все будет хорошо — кажусь себе спокойным, но вот хочу попить, и рука моя так дрожит, что вода выплескивается из картонного стаканчика. Нагибаюсь и пью из-под крана.

Измученный Пол вновь в своей палате, лежит на боку. Его бледное, страшно исхудавшее лицо поросло клочковатой щетинкой. Стоящие торчком волоски можно пересчитать: вон, на скулах, подбородке и еще чуть-чуть над верхней губой. Я стараюсь завязать легкий разговор:

— Зарос, надо побриться.

Пол молчит и лишь моргает. Потом отвечает:

— Я больше не бреюсь.

Он обессилел. Но я понимаю, что причина в ином: на голове не зарастают проплешины от выпавших волос. Теперь он хочет сохранить каждый оставшийся волосок.

Чувствую, сейчас разревусь. Отказ от ритуального бритья меня подкосил. В костлявых пальцах Пола зажат листок с выписками. Вижу аккуратно подчеркнутый заголовок «Ванзейская конференция». Пятнадцать высших чиновников из важных министерств и ведомств нацистского режима встречаются в берлинском пригороде, чтобы спланировать «окончательное решение еврейского вопроса». Einsatzgruppen (рабочие бригады) хоть чрезмерно круты к местным популяциям, не справляются с поставленной задачей. Теперь вместо передвижных подразделений убийц появятся передвижные жертвы. Политика меняется в корне. Прямой результат вышеупомянутой конференции — создание лагерей смерти Белцек, Собибор и Треблинка; их активно обеспечат материалом лагеря Освенцим, Челмно и Майданек, связанные с ними железнодорожными ветками. Новые лагеря чрезвычайно эффективны, ибо руководство и персонал укомплектованы ветеранами Акции Т-4. Скажем, Белцек, в штате которого состояло лишь тридцать эсесовцев и сотня их помощников из военнопленных украинцев, за десять месяцев своей деятельности умертвил более шестидесяти тысяч евреев — мужчин, женщин и детей.