Лев Воробьев - В облупленную эпоху

— Деньги когда вносить? — спросил Бравицкий.

— Укомплектуем подгруппы и соберем плату… Заниматься будем через день.

— Ты, Геннадий, держи меня в курсе. Может, помочь чем будет нужно, — сказал Иосиф на прощание.

Дня через три Лыков позвонил ему:

— Зять покойного вывез вещи. Но РЭУ комнату опечатало. Бумажку с печатью приклеили прямо на ключевину… Приезжай ко мне, когда сможешь. Марины, между прочим, нет.

— Сейчас приеду.

Сухонькая старушка на кухне варила щи.

— Сынок, — сказала она Иосифу, — подсоби соседу-то. Ну что за жизнь с взрослой дочкой в одной комнате? Ни раздеться, ни переодеться… Мужик он еще молодой, жениться надо… Да и нам в квартире новые люди ни к чему.

Иосиф осмотрел дверь. Она распахивалась в коридор. Ни отжать, ни выбить ее не получится.

— Что там за замок?

— Накладной. Отсюда открывается ключом, изнутри — рукояткой.

— Выход, думаю, один. Возьми острый топорик, выруби вот так и заселяйся. Леонид же сказал: дело верное. В худшем случае — оштрафуют тебя за испорченную дверь. Тогда уж точно вместе поедем.

По пути к автобусной остановке Геннадий показал Иосифу окно своей будущей комнаты:

— Найди девятый этаж — предпоследний. Вот она — смотрит на глухую стену.

— Там форточка приоткрыта, — рассмотрел дальнозоркий Иосиф. — Ну, бывай. Желаю тебе удачи. — Он втиснулся в переполненный автобус.

— Звони.

Через неделю Иосиф сам позвонил Лыкову. Телефон долго молчал, наконец старушечий голос произнес:

— Але! Кого вам?

— Мне бы Геннадия, бабуся! Я был у вас на днях.

— Сынок! — заволновалась старушка. — Его «Скорая» увезла в больницу. Сердечный приступ…

Соседка назвала Иосифу знакомый номер больницы — той самой, где в подземелье они осваивали электропогрузчик.

— А дверь-то он успел вскрыть?

— Нет. Как тебя проводил тогда, сел в кухне на табуретку, схватился за сердце и упал…

— Юрий, — Иосиф звонил теперь Бравицкому, — срочно нужна твоя помощь.

На чердак они проникли из соседнего подъезда, осмотрели крышу на стороне окна Геннадия. Надежно закрепив капроновый фал, Иосиф отправил Бравицкого вниз:

— Проследи, чтобы веревка проходила строго напротив окна. Не дай Бог в чужую квартиру залезть!

По сигналу снизу Иосиф начал снижаться — ловко и уверенно. И все-таки ему не удалось отпрянуть от окна десятого этажа, откуда вдруг просочилась тоненькая полоска света. «Финиш. Сейчас милицию вызовут», — промелькнуло в его голове, и тревожно забилось сердце. Он невольно всмотрелся в щель между шторами и успокоился: в неярко освещенной комнате голые мужчина и женщина на полу самозабвенно занимались любовью. Все происходящее за окном в безлунной ночи их не касалось. Иосиф подтянул начавшие мешать брюки и повис на уровне девятого этажа. Как ни старался, дотянуться ногами до подоконника не удавалось.

«Чего он так вцепился в фал?» — думал Иосиф про Бравицкого.

«Чего он там застрял?» — думал Бравицкий про Иосифа. И вдруг догадался, что от него требуется. Отступив на два шага, Юрий отпустил веревку, и Иосиф почти мгновенно и бесшумно нырнул в форточку.

Повернув рукоятку, он вдвинул ригель в корпус замка. Теперь дверь держалась лишь на наклеенной бумаге с печатями.

«Завтра после собрания сварщиков навещу Геннадия и сообщу, что вход свободен», — решил Иосиф, вставая на подоконник, вылезая в форточку и спускаясь на землю.

Юрий вызвался в одиночку подняться на крышу и отвязать фал. Иосиф курил, присев на скамейку.

— Я завтра на сварку не приду, — сказал Бравицкий. — У меня денег пока нет.

— Жаль. А я пойду! Сварщик — нужная профессия.

В знакомом тоннеле между корпусами — по «проспекту Шафаревича» — движение не прекращалось. Подвыпивший санитар лихо катил тележку с покойником. Прикрывавшая мертвое тело простыня сбилась — под ней лежал Лыков.

Иосиф вздрогнул, прислонился к стене и почему-то подумал: «Так вот кто из нас первым уехал!»

Казалось, я навсегда потерял своих героев. Но Юрий Бравицкий вдруг… объявился в Москве. Он нелегально бежал из Израиля: в Хайфе — за трудно заработанные баксы — проник на российский теплоход, в трюме приплыл в Одессу и в одних плавках спрыгнул в открытое море. Вышел на городском пляже — там в условленном месте положили его брюки и рубашку… В московском ОВИРе он порвал свой теудат зеут (израильский паспорт) и теперь, восстанавливая российские документы и прописку в комнате матери, обивает пороги инстанций. А на хлеб зарабатывает за баранкой электропогрузчика на овощной базе (пригодилось!). От него я узнал, что Леонид Перлов, бывший московский адвокат, работает подсобником в одном из супермаркетов Тель-Авива. Иосифа же, несмотря на возраст и незнание языка, приняли в кибуц — у самой ливанской границы…

Отыскались следы и Бориса Мееровича, который каким-то образом попал не в Израиль, а в Штаты. Его (теперь он Барри Майерс, консультант знаменитой фирмы) недавние коллеги встретили в Хаммеровском центре. Расчувствовавшись, он закатил в ресторане гостиницы «Славянская» банкет персон на тридцать. И щедро одарил на нем дирекцию и профком бывшего своего НИИ сигаретами, авторучками и жевательной резинкой…

Если вдуматься, родственные чувства — явление загадочное. Можно даже сказать — иррациональное. Я могу понять любовь родителей к детям или детей к родителям. Я могу понять взаимную привязанность людей, выросших вместе, какое бы формальное родство их ни связывало. Но вот, представьте себе, человек неожиданно находит троюродного брата своей двоюродной сестры, которого никогда в жизни не видел, и его почему-то одолевает восторг. Его просто начинает трясти от любви к этому своему отдаленному родственнику, о котором он знает не больше, чем о любом другом жителе нашей планеты.

Однажды я стал свидетелем такой патологической страсти. Одна моя старая знакомая, американка по имени Лайза Файнберг, нашла в Израиле свою, как она считала, двоюродную сестру. Лайза позвонила мне, чтобы сообщить эту радостную новость. Голос ее звенел от счастья. Мне передалось ее волнение, хотя я не сразу вспомнил, кто такая Лайза Файнберг. Мы, конечно, были с ней старыми друзьями, но последний раз говорили по телефону лет двенадцать назад. Так бывает. Люди теряют друг друга, сохраняя при этом добрые дружеские чувства, но и не сожалея о потере. Так вот, когда я понял, кто такая Лайза Файнберг, я искренне обрадовался. Не потому, что я соскучился по Лайзе, а потому, что теперь не было риска поставить себя в глупое положение неуклюжими вопросами.

— Нет, ты подумай только! — пронзительно верещала Лайза. — Это она! Моя кузина Вира!