Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа

Доктор Сарвис возился с чем-то в своем рюкзаке, пытаясь вытащить черную кожаную сумку из глубины.

— Давай, давай, что ты делаешь?

— Одну секунду, Джордж. Мне надо взять мою сумку.

— Выбрось ее!

— Я не могу идти без моей сумки, Джордж.

— Что это?

— Моя аптечка.

— Ради всего святого, нам сейчас она не нужна. Пошли.

— Секунду, — Док в конце концов вытащил свою аптечку, остальное забросил вниз. — Я готов.

Хейдьюк оглянулся. Тени прыгали на скале, между можжевельниками, быстро приближаясь. Сколько до них? Сто, двести, пятьсот ярдов? В лунном свете сказать было невозможно. Прожектор мелькал, яркий луч искал жертву.

— Бегом, Док.

Они тяжело побежали по каменистой террасе, где в последний раз видели Бонни и Смита. Там они их и нашли, ждущих их. С собой у них было только пара фляг.

— Они за нами, — задыхаясь сказал Хейдьюк, — вперед.

Без слов Смит побежал рядом с Хейдьюком.

— Джордж, — сказал он, — давай используем эту веревку, пока нас не окружили….

— Хорошо.

Док снова отстал, тяжело дыша, сумка болталась у него в ногах. Бонни подхватила ее и понесла сам.

Они добежали до края небольшого каньона, Хейдьюк поискал дерево, или пень, или камень, что-нибудь, за что можно было бы перебросить веревку. Снова настало время свободного спуска. Но ничего подходящего под руками не было. Сколько футов до дна? Десять? Тридцать? Сто?

Хейдьюк остановился возле точки, где стена была не отвесная, а слегка выпуклая, хорошая точка для спуска. Он заглянул вниз. Дна не было видно. Темнота и тишина внизу, слабо видные кусты и можжевельник.

— Здесь.

Он размотал веревку, встряхнул ее, Док и Бонни подошли, задыхаясь в отчаянии, лица пылали и блестели от пота, он не говоря ни слова обвязал их веревкой и завязал их незатягивающимся узлом.

— Что дальше? — сказала Бонни.

— Мы спускаемся в каньон. Вы с Доком первые.

Бонни посмотрела в пропасть.

— Ты с ума сошел.

— Не беспокойся, я буду тебя страховать. Все будет в порядке. Редкий, дай мне руку. Все, спускайтесь.

— Мы разобьемся.

— Нет, мы тебя держим. Давай, спускайся спиной вперед. Откинься назад, черт возьми. Вы оба, держите ноги на скале. Так, так, уже лучше. Переступайте вниз, задом. Не надо ползти, это не поможет. Откинься назад, черт, или я тебя прибью! Ногами по скале, отпусти веревку! Легче, легче. Так. Еще, еще. Так, где вы там? Внизу?

Приглушенные звуки из тени, ломающиеся кусты, шарканье ног.

Хейдьюк посмотрел вниз.

— Развяжи узел, Бонни, освободи веревку. Живее!

Веревка провисла. Он вытащил ее наверх.

— Так, Редкий, твоя очередь.

— А как ты спустишься, Джордж? Кто тебя будет страховать?

— Я спущусь, не волнуйся.

— Как? — Смит продел веревку между ног, вокруг себя и через плечо, готовясь к спуску.

— Увидишь, — Хейдьюк снял с плеча ружье, — захвати это для меня. Подожди минутку.

Он посмотрел назад в направлении откуда они пришли, пытаясь найти своих преследователей. Мутный лунный свет лежал на песке и камне, на можжевельнике и юкка, на скалах позади, ненадежное и переменчивое освещение. Были слышны голоса людей, топот шагов по песчанику.

— Видишь их, Редкий?

Смит посмотрел, прищурясь, в том же направлении, прикрыв глаза от света луны.

— Вижу двоих, Джордж. Трое позади них.

— Надо выстрелить разок, чтобы затормозить их.

— Не надо, Джордж.

— Ладно, нагоним страху на них от Рудольфа Хейдьюка. Выстрел заставит их остановиться и подумать.

— Отдай мне ружье, Джордж.

— Я выстрелю поверх их голов.

— Было бы безопаснее, если бы ты целился в них.

— Они стреляли по нам. Стреляли, чтобы убить.

Смит вытащил ружье из рук Хейдьюка и повесил на плечо.

— Подстрахуй меня, Джордж, — он попятился к краю.

— Тестовая страховка, Джордж.

Хейдьюк взял конец, плотно поставил ноги, веревка вокруг бедер.

— Окей. Поехали.

Смит попятился к краю и исчез. Хейдьюк легко держал веревку в руках, пока Смит быстро спускался вниз. Вес Смита, передаваемый веревкой, удерживался ногами и тазом Хейдьюка. Когда он почувствовал, что веревка ослабла, он услышал голос Смита из темноты снизу.

— Все, Джордж, я внизу.

Хейдьюк оглянулся. Враги были ближе. Вдруг прожектор включился и ослепительный луч ударил прямо в него.

Некуда бежать, нет ничего, кроме воздуха, за который можно зацепить веревку.

— Сколько до низа?

— Около тридцати футов, — ответил Смит.

Хейдьюк бросил веревку, теперь бесполезную для него, в каньон. Луч света пролетел над ним, вернулся назад. Замедленная реакция глаза циклопа.

Луч дернулся и остановился на скорченной фигуре Хейдьюка.

— Эй, ты! — прорычал чей-то отдаленно знакомый голос, усиленный мегафоном. — Стой там и не двигайся, сынок.

Хейдьюк лег на живот на краю скалы. Луч оставался на нем. Что-то жестокое, тихое, быстрое как мысль, острое, как игла, коварное, как змея хлестнуло его по рукаву рубашки, ужалив тело под ней. Он вытащил свой пистолет, свет сдвинулся в сторону. Он услышал звук второго выстрела с той же дистанции (на востоке, звук рассвета).

Он сказал вниз остальным.

— Подо мной можжевельник? — свет снова нацелился на него, прижав к земле.

— Да, — услышал он теплый и домашний голос Смита, — но я бы не рисковал… — его голос притих в сомнении.

Хейдьюк спрятал револьвер в кобуру и пополз на животе к краю, глядя на стену, чувствуя прохладную твердую выпуклость грудной клеткой и бедрами. Он повис на последней точке, держась руками. Спуск соскальзыванием, так это называется. Он посмотрел вниз, но увидел только тень, ничего внизу.

— Я передумал, — сказал он безнадежно, сам себе, ослабляя захват, — я этого не сделаю, это безумие.

Но его вспотевшие пальцы знали лучше, и они его отпустили.

Падая вниз, он закричал. Он подумал, что закричал. Слова больше никогда не выйдут из его рта.

Гриф парит над Финз, Страной Стоящих Скал. В парении жизнь грифа, в смерти — его обед. Злой грязный черный мусорщик, охотящийся за мертвыми, за смертью, его плешивая красная голова и голая шея — так лучше вонзать жадный клюв в кишки жертвы — питается разлагающейся плотью. Cathartes aura, его латинское наименование, происходит от греческого katkarsis, что значит очищение, и aura, что значит воздух, пар. Очиститель воздуха.

Птица солнца. Созерцатель. Единственная философствующая птица, и его безмятежное и невыносимое спокойствие. Покачиваясь на своих угольно-черных крыльях он наблюдает за стальной стрекозой, которая методично движется туда-сюда над горами, над Стоящими Скалами, создавая жуткий неподходящий шум.

Гриф поднимается кругами все выше и склоняет свою морщинистую голову, чтобы посмотреть с живым интересом на три тысячи футов вниз, на четырех жалких бескрылых двуногих, которые суетятся, как мыши в замкнутом лабиринте, меж двух красных каменных стен. Они украдкой перебегают из одной тени в другую, как будто песок внизу слишком горяч для их ног, как будто спрятавшись от солнечных лучей они спрячутся от внимательных глаз в небе. Двое из этих существ хромают, и у грифа возникают мысли о закуске, вызывая воспоминания о мясе. Хотя все четверо пока живы и движутся, всем ясно, думает гриф, что там, где есть жизнь, есть также и смерть — и надежда. Он снова кружит над ними, чтобы получше рассмотреть.