Юрий Коваль - Опасайтесь лысых и усатых

— Прошел, — шепнул капитан. — Не заметил.

И ночь над нами внезапно зашевелилась. Подул ветер — ночь сдвинулась в сторону. За дальним берегом, за болотами объявилась в небе серенькая полоса.

Она отделила небо от земли, отразилась в озере, и стал виден на воде маленький темный островок.

Близкий рассвет обрадовал нас. С надеждой смотрели мы, как расширяется его полоса, наливается розовым чайным тоном. Только остров на озере был черен и густ, как бархат. Не островом казался он сейчас, а спиною дракона, выставившего гребень из воды.

— Смотри-ка, — сказал капитан и схватил меня за руку. — Смотри на остров… Он шевелится…

— Не болтай… — прошептал я.

— Шевелится, говорю! Плывет по воде!

Я всматривался в черный гребень — нет, не плыл, не шевелился остров, это волны, поднятые ветром, колыхали его, притапливали и подымали.

Сбоку где-то зашелестели камыши… И вдруг раздался плеск, потом гулкий удар по воде — и мигнуло электричество на берегу.

— Вспышка сработала! — крикнул капитан, сорвался с места и побежал к берегу. Я поспешил за ним.

В предутреннем свете мы увидели, что ни фотоаппарата, ни треноги, ни сала на крючке нигде нету. Только топор, врытый в землю, торчит острием вверх.

Дрожь била капитана.

— Смотри же! — сказал он и указал в озеро омертвевшим пальцем.

Я оглянулся и увидел, что и острова, заросшего болотными травами и таволгой, не видно нигде.

С рассветом снова запылал на холме наш костер. Мы вскипятили чай и, попивая его, глядели на озеро. Ни травинки не подымалось из воды в том месте, где вчера еще был остров. Налетела стайка чирков, опустилась на средину.

— Бывают на свете плавающие острова, — заметил я.

— Бывают, — устало согласился капитан. — Но это был не остров, а Папашкин хребет.

— Таволга там росла, — сказал я. — Таволга.

— Какая таволга? Ты еще молочай поищи! Шерсть рыжая, аж зеленая, а на ней — пена. Не пойму только, зачем ему фотоаппарат.

С капитанским аппаратом действительно было все непонятно. Куда он пропал, куда девался?

Мы обшарили весь берег, прибрежную траву и кусты. Не было видно никаких следов — ни зверя, ни человека. Шестом пытались шарить в воде, но дна не достали. Сразу же у берега начиналась адская немыслимая глубина — бездна.

— Папашка это, — сказал капитан. — Засосал камеру вместе с салом, а треногу где-нибудь на глубине выплюнул.

Сверху, с холма, было хорошо видно, как четко отпечатались на седой от росы траве наши с капитаном следы. Они вели от костра к берегу и обратно.

Никаких других следов не было. Но в некоторых местах трава была не седой от росы, а зеленой. Здесь она была суха, будто кто-то слизнул росу. Суха, но не примята.

— Это и есть Папашкин след, — сказал капитан. — Он траву не мнет, идет, чуть касаясь.

— Отчего же трава высохла?

— Подошва горячая.

Еще раз внимательно я оглядел зеленые пятна. Они были велики и казались бесформенными. Ни звериного, ни человечьего следа не угадывалось в них.

Пятна подымались от озера на холм.

— Как же он не наступил на нас?

— Пожалел, — пожал плечами капитан.

— А может, и наступил, да мы не заметили.

Я чуть не задохнулся.

— Ты думаешь, у него такая легкая нога?

— Почти воздушная.

Мы замолчали, пытаясь хоть как-то связать воздушную ногу с утонувшим островом. Но это никак не увязывалось, и если утонувший остров был и вправду хребтом Папашки, то откуда у такого чудища воздушная нога?

— В конце концов все можно объяснить, — сказал я. — Сало схватила здоровая щука или выдра, а остров утонул сам по себе.

— А воздушная нога?

— Какая нога? Ты что, видел ее? Хватит с нас Летающей Головы!

— Ты ничего не понимаешь, — сказал капитан, — все дело в том, что мы перешли границу.

— Какую?

— Нормальную границу. Границу нормальной жизни. Я думаю, что это случилось на Багровом озере, а мы и не заметили. Как только у деда Авери оторвалась голова, я сразу понял — мы в ненормальном мире.

— С головой это действительно черт знает что, — сказал я, — но в остальном все в порядке. А остров сам по себе утоп, бывает.

— Ну нет, — сказал капитан, — если голова летает, значит, и все остальное — чушь. Мы в ненормальном мире.

— А Кузя как же? Кум Кузя-то здесь живет! Чем Кузя ненормальный?

— Кузя — нормальный. Но и в ненормальном мире может жить хоть один нормальный человек. Так и Кузя, живет кое-как, чай пьет, стесняется.

«Прав капитан, прав, — думал я. — Мы в необычной, волшебной стране. Ну и что ж такого? Для этого я и строил „Одуванчик“, чтоб попасть в места необыкновенные».

— Что ж теперь будем делать? — спросил я.

— Дальше плыть. На Илистом озере мы побывали, надо теперь добраться до Покойного.

Вон там, в том углу, очевидно, протока, которая ведет в Покойное.

Капитан затоптал костер. Спустившись к воде, смело ступил на плот, ополоснул ведро и котелок.

— Нам нечего бояться, — сказал он, — плывем себе, никого не трогаем.

Капитан был, конечно, прав. В конце концов, головы летают, острова тонут, а нам-то надо плыть дальше.

Спокойно, неторопливо собрали мы вещи, уложили рюкзаки, спустили на воду «Одуванчик». Пробоину залепили мы крепко, надежно, течи не было.

Капитан, как всегда, устроился на носу, я — в корме, и вот уже плавно пошел «Одуванчик» через Илистое озеро. Спугнув чирков, проплыли мы и над тем местом, где затонул островок. Напряженно всматривался я в воду, и мне казалось — вот сейчас подымется остров и мы окажемся на мели, на Папашкином хребте. Но никто не подымался со дна, спал, видно, Папашка, сосал капитанское сало.

— Вон и протока, — указал капитан.

Среди моховых низкорослых сосен бежал по болоту узкий ручеек — протока, ведущая к Покойному озеру.

Неторопливо вошел в нее «Одуванчик», несколько взмахов весла, и пропало за спиной Илистое озеро вместе с Папашкой, дремлющим на дне.

— Интересно, — сказал капитан, — как называется эта протока. Там у нас была Кондратка, а это что?

— Акимка, наверное, — сказал я.

— Акимка, — повторил капитан. — Неплохо.

Тихо текла Акимка среди моховых сосновых болот. Кончились болота, пошли по берегам луга. Лес то подходил к воде, то отступал подальше. Ни стога на лугу, ни забора, ни срубленного дерева в лесу — никаких признаков человека не было вокруг — чистый, нетронутый мир.

— Как тихо, — сказал капитан, — как спокойно. Знаешь, что, давай договоримся, если что-нибудь произойдет там, впереди, не будем удивляться или пугаться. Нас ведь, пожалуй, теперь ничем не удивишь.

— Идет, — сказал я, и мы с капитаном пожали друг другу руки.

Довольные таким уговором, поплыли мы дальше, никак не ожидая, что удивиться нам придется через десяток минут.