Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика

— Убью. Сейчас точно. А потом Викентию шею сверну!

Чтобы не нарваться на острие, Яков Михайлович затормозил о паркет тапками, заскользил, замотал руками в воздухе и боком повалился в кресло, стараясь не выронить дымящую сигару.

— Ай! — причитал он, переворачиваясь в кресле. — Ай, что вы сделали!!! — Лицо его все более наливалось кровью, и Настя испугалась, что оно лопнет, как гнилой помидор. — Это все, что у меня есть! Пластинка!.. — Схватился за сердце. Сигара, приклеившись, свисала с нижней губы и дымила. — Отдайте! Умоляю!!!

— Первое! — приказала Настя. — Заткните свою сигару — в горле першит!

— Конечно, сейчас!.. — Яков Михайлович ухватился за толстый окурок, обжегся, ойкнул, вскочил и задавил сигару в большой бронзовой пепельнице, выполненной в виде унитаза. Помахал рукой, разгоняя дым. — Так лучше?

— Второе — сотрите запись немедленно! И никаких там копий для личного пользования!

— Минуту… — Он был проворен, как халдей на дорогом банкете. Несколько минут — и прибежал с флешкой, протягивая ее Насте. — Чиста, как Божья Матерь!.. Отдайте пластинку! — заканючил.

— И самое главное! Вы исполните тотчас нашу договоренность и выпишите из больницы Ивана Диогеновича!

— Несомненно! Дайте пластинку!

— В выписном листе должно стоять «абсолютно здоров»!

— Что ж нам напраслину наводить. Он же здоров без сомнений, мы как есть и напишем — здоров!

— Вызовите перевозку и доставьте ксилофон по домашнему адресу! — продолжала отдавать распоряжения Настя. — И не дай бог какие-либо провокации!

— Ну зачем так с порядочными людьми!

— Звоните, джентльмен!

— Сейчас?

— Именно.

— А пластиночка? «Валеночки»?

— Звоните!

Яков Михайлович наклонился в поисках телефона, а вернулся в исходное положение с маленьким дамским пистолетом в руке. Прицелился Насте в голову:

— Где пластинка, сука?! Пристрелю, тварь!

Настя ткнула пальцем в свой живот, придавив им самую середину винила.

— Здесь! Слегка нажму — и ваш раритет рассыплется на осколки. Я знаю, сколь хрупки старые пластинки! Бросьте пистолет!

Яков Михайлович походил на заключенного, которого пытали месяц. С красными от недосыпа глазами, с вывалившимся из перекосившегося халата животиком, под которым качалось, словно маятник у старых часов-ходиков, он глядел на пистолет и лепетал, что оружие ненастоящее, антикварная побрякушка, что он и выстрелить в человека не смог бы, а пластинка для него — всё! Больше, чем всё!

— Я сейчас же звоню в больницу! — заверил он и отбросил оружие на диван. Нажал на кнопочки мобильного аппарата и распорядился, чтобы Ивана Диогеновича готовили к выписке. — И перевозку для господина Ласкина лучшую приготовьте! Это вам не барабан какой-нибудь! Это ксилофон!

Настя даже заулыбалась, глядя на усердие Якова Михайловича.

— Еще раз? — предложила.

Психиатр вскинул на нее глаза:

— Мне бы пластинку!

— Шучу!

— Не успеете вы добраться до дома, а там уже Иван Диогенович вас поджидает! Давайте выполнять договоренности!

— Вы же не выполнили своих!

— Как же…

— С птицей договоренности не было, — отрезала Настя. — И спецсредства опять-таки! Вызовите машину! Дятел же меня не повезет?

— Нет, — согласился Яков Михайлович. — Не повезет. Викентий спит!

— Вызывайте!

Хозяин квартиры спешно продиктовал улицу и номер дома в диспетчерскую такси и умоляюще заглядывал в Настины глаза:

— «Валеночки»!..

Настя аккуратно сложила продукты в большой пакет, потрогала торчащее копыто бараньей ноги и, выглянув в окно, направилась к двери.

— Такси прибыло, — сообщила. — Пластинку я вам отдам только тогда, когда удостоверюсь, что все в порядке!

— Господи! — Яков Михайлович бросился к ней со скрещенными на груди руками. — Вы убиваете меня!

— Повторяю, — она открыла дверь квартиры и перешагнула порог, — ничего с пластинкой не станется, если вы на сей раз выполните свои обещания.

Он что-то мычал в ответ, но она уже захлопнула за собой дверь и сбегала по лестнице в светлый день.

Как и клялся Яков Михайлович, Ивана Диогеновича доставили по месту жительства раньше, чем успела добраться до дома Настя. Правда, санитары и сопровождающий врач еще находились при доставленном, приспосабливая его искривления к дивану. Иван смотрел на вбежавшую раскрасневшуюся от волнения Настю. Шея его была неестественно вывернута, при этом вытянута, и голова располагалась где-то под мышкой.

— Здравствуй! — она.

Иван продолжал смотреть на нее, будто сканировал.

Сопровождающий врач провел небольшой инструктаж:

— Кое-где костная ткань уже перешла или переходит в деревянную поверхность. По первому осмотру — это карельская береза. Очень дорогой материал! Так что купите специальную жидкость по уходу за редкими сортами дерева. Остальное в пределах нормы, сердце работает, как ни странно, прилично, нервная систем также в норме. Ну, конечно, подкормить надо бы. В этом вы сами разберетесь.

Врач удалился, и она опять сказала ему «здравствуй».

В ответ Иван хлопнул глазами.

— Я вытащила тебя! — радостно сообщила Настя. — Как обещала. Хочешь в ванну? В горячую воду? А я быстренько разогрею. У меня вот — целые сумки еды!

Он кивнул, согласившись. Повернулся на диване. На лице страдание:

— Правым боком.

— Что? — не поняла она.

— Воды наливай четверть. Меня можно в воду класть только правым боком. Левый переформировывается в карельскую березу. Вода испортит дерево.

— Конечно! — она почему-то просияла лицом и бросилась сначала в ванную, где открыла кран с водой, затем на кухню. И заскворчало и зашипело на сковороде, и показалось ей, что все как обычно.

А потом она раздела его и долго гладила перерожденную в дерево плоть. Она гладила и всматривалась в прожилки драгоценной части и сказала ему, что это, возможно, левая дека инструмента.

— Возможно, — подтвердил Иван.

А потом она взяла его на руки, отнесла в ванную и осторожно, как истинную драгоценность, положила в воду.

А еще потом кормила бараниной от Якова Михайловича, вкладывая маленькие кусочки в бледный рот Ивана. Она разглядывала его как собственное дитя, и ничего ее не смущало, даже плавающее маленькой мертвой рыбкой мужское достоинство. Она погладила его, стараясь разбудить.

— Не надо, — попросил. При этом его рот неприязненно искривился.

— Конечно, прости…

— Видишь, — сказал Иван. — Видишь, волосы на теле выпадают? Грудь уже почти голая… Спина и живот как у новорожденного…

— Ну не может ксилофон быть волосатым! — ободрила она. — С головой же ничего не происходит! Твое лицо так же прекрасно, как и раньше. И волосы… Она запустила пальцы в его густую шевелюру. — Эта седая прядь мне особенно нравится!