Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика

— Тты гад, папа! — дельфиньим голосом определил Викентий и вдруг широко открыл клюв, испустив из птичьего нутра некий странный тончайший звук, так что у Якова Михайловича чуть барабанные перепонки не лопнули.

Психиатр, схватившись за уши, упал и корчился на полу нескончаемо. Пока Викентий испускал звуковые вибрации, Якову Михайловичу казалось, что некий человек в маске рубит его на куски. Делает это обстоятельно и явно имеет многолетний опыт. Сначала ногу отсек топором, вернее ступню. Затем вторую рубанул так, что она отлетела, будто пращей запущенная. А потом палач вогнал рыжий от крови топор точно в живот Якову Михайловичу. А из утробы — фонтан нефтяной. Здесь ужас психиатра на мгновение сменился предсмертной радостью, но она тотчас прошла, когда человек в маске прикурил сигарету, а ненужную спичку отбросил точнехонько в кишки психиатра. Яков Михайлович взорвался и разлетелся по миру. Каждая его молекула, летящая в неизвестность, испытывала нечеловеческий ужас и боль, будто сам Яков Михайлович отравил ее своими химическими препаратами…

Он пришел в себя на полу. Еще немного поерзал на паркете, а потом осознал, что его сущность находится в собственной квартире и ничего ужасного с ней не происходит. Он поднялся на ноги, поглядел на клетку с Викентием, отмотал события назад и вдруг просиял физиономией, будто действительно нефть нашел.

— Талант! — заверещал он, словно сам птицей стал. — Талантище!!! — Он даже попытался обнять клетку с Викентием, но чуть не уронил ее. — Ах, какой дар!!! — оборотился в самые глаза дятла. — Кешенька, еще так можешь? Какой талантливый беззвучный крик!

Птица дернула клювом:

— Дда. Нно ммне ннадо раззозлиться!

— Так разозлись! — попросил Яков Михайлович. — Только не надо палачей, отрубленных конечностей! Прямо как в дрянном фильме!.. Мы же не на скотобойне! Ты должен кричать так, чтобы ужас охватывал людей, понимаешь — ужас, и чтобы ужас не сопровождался картинками. У людей фантазия слабая, видишь, даже у меня. Всякая чушь видится, а натурального, первозданного ужаса не получается!.. А ты кричи, ори, распространяя ужас в чистом виде, — предложил Яков Михайлович и прижег лапу Викентия сигарой.

Птица молчала. Ей было больно.

— Прости, — коротко сказал психиатр. — Надо было проверить… Вероятно, здесь более тонкий механизм. Ты все же человек от природы, а только потом птица! Или птица, а потом… Минуту… — попросил Яков Михайлович, исчез в комнатах, а через некоторое время явился со шприцем. — Не бойся, Викеша! Больно не будет. Ты постарайся, чтобы мне было больно, мозгу моему! Хорошо, сынок? Как я объяснял тебе! Очень постарайся!

Птица подняла левое крыло, и Яков Михайлович вколол препарат в сочленение крыла и туловища, в самый пух вогнал иглу. И принялся ждать…

Ровным счетом ничего не произошло. Все ровно оставалось в атмосфере. Психиатр стоял и глядел на клетку с птицей. Он смотрел и смотрел и вдруг испытал жалость к собственному сыну.

Мой сын — птица. Дятел, блин!.. Жалость была настолько сильной, что Яков Михайлович закрыл глаза и захотел умереть ради сына, за сына. Желание смерти было столь велико, что рука сама нащупала в кармане антикварный пистолетик и поднесла его дуло к самому виску. Палец нажал на курок без сомнений, и Яков Михайлович вновь почувствовал, как его тело распадается на молекулы, каждая из которых хочет смерти. Ощущение было такое, что психиатр бесчисленно размножился и находится в множественном процессе смерти. И длилось сие состояние вечно…

Очнулся психиатр голым, лежащим на кожаном диване.

Он обнаружил свое лицо затекшим пеной, а вспомнить ничего не мог, хотя его трясло, как от пережитого ужаса. Он умел анализировать, отматывать события до нуля, но здесь не было самих воспоминаний.

«Наглотался я чего? — подумал Яков Михайлович. — Но с какой стати?.. Женщины были?.. В квартире чисто».

В комнату вошел Викентий. Его правая рука была забинтована.

— Что случилось? — спросил сына психиатр.

— Ты прижег мне руку… сигарой.

— А со мной что случилось?

— Не помнишь?

— Совершенно. О-о, пьянству — бой!

Викентий нажал на пульт дистанционного управления, и на экран телевизора посыпались сцены человеческого безумия. И демонстрировал сие безумие сам доктор медицинских наук Яков Михайлович, заместитель главного врача психиатрической больницы. На картинке он просто стоял как вкопанный и смотрел в одну точку. Зрачки его были расширены до предела, руки сжаты в локтях, пальцы искривлены, словно он собирался царапаться насмерть. Яков Михайлович, который находился в телевизоре, повернувшись лицом в объектив, вдруг четко, как диктор, сообщил:

— Необходимо вернуть пластинку! Во что бы то ни стало! Ха! Разве дело в «Валенках»! Весь смысл жизни, всеобъемлющего развития Вселенной — чтобы Великий Пазл не сошелся! — И опять замер хищником.

— Что за пазл, отец? — поинтересовался Викентий. — Бред какой-то!

— Не твоего ума дело! — огрызнулся психиатр. — Кто запись сделал?

— У тебя во всех углах аппаратура, — напомнил Викентий. — Ты сам и сделал!

— Черт… Ну, да тебе все равно ничего не известно!

Викентий перемотал пленку до того места, где Яков Михайлович делает инъекцию дятлу. А потом дятел закричал…

— Выключи! — завопил психиатр. — Выключи!!! И через телевизор действует!

Он все вспомнил. Этот нечеловеческий ужас! О Господи!!!

Еще психиатр, пробираясь через воспоминания ужаса, понял, что, если обычные человеческие чувства усилить в десятки раз, даже самые лучшие — любовь, сострадание, чистоту помыслов, этот ужас и настанет! Непременно! Он вспомнил! И про обнаружившийся талант сына вспомнил. Помягчел чертами лица, прикрыл наготу пледом. Конечно, он был в чистом виде естествоиспытателем!

— Я знал, что в тебе что-то сокрыто, — произнес он с чувством гордости. — Мы с тобой таких дел наделаем! Еще весь мир содрогнется!

— А зачем миру содрогаться? — Викентий был готов следовать за отцом, но ему требовались мотивации.

— У каждой песчинки свой замысел.

— А каков замысел?

— Нужно собрать пляж размером со Вселенную, тогда замысел будет понятен.

— Значит, тебе замысел не известен?

— Конечно нет.

— Я тоже песчинка?

— Безусловно.

— Значит, перед лицом Вселенной мы одинаковы?

Яков Михайлович замялся:

— В общем, да… Хотя кто-то одареннее, а кого-то обделили… Но Вселенная дает мне больше информации, и я непременно узнаю Замысел. Я занимаюсь знаниями в области Замысла тридцать лет. Придет время…

— Почему ты так уверен, что в тебе знания больше, чем во мне?

Яков Михайлович вскинулся всем телом. Плед упал на пол, открывая всю его неприглядную наготу.