Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика

Между тем помощник начальника станции старик Вертигин в расстегнутой шинели бегал вдоль состава, ища внучку. На миг ему показалось, что родное личико ее мелькнуло в окошке. Он бросился на ступени вагона, забрался, застучал, заколотил в запертую дверь, а когда она открылась, принялся умолять охранника о помощи.

— Внучка моя здесь где-то! — просил жалобно. — Настенька! Пошла к артисту и не вернулась!

Рыжему Мите было жаль пожилого человека с обветренным лицом. Но охранник был на работе, а потому сказал.

— Иди, старик, домой. Простудишься! Нет здесь твоей Настеньки…

— Нет?..

Силы почти покинули его, он с трудом спустился на землю и заковылял к станционному зданию. Охранник еще некоторое время провожал его несчастную согбенную фигуру, а потом захлопнул дверь, чтобы тепло не выпускать.

Налюбленный и наласканный, Иван Диогенович отправил Настеньку в соседний вагон привести себя в порядок и поужинать с Верочкой, сославшись на короткие, но неотложные дела…

Он отдыхал, немного спал и посмотрел грустный и светлый сон о том, как еще совсем маленьким, помнящим горы и перевалы родной страны, попал в семью Диогена Ласкина.

— Я люблю фаршированного карпа! — провозглашал Диоген. — Я люблю эту рыбу за то, что она самая вкусная! — и целовал полные пальцы жены, задабривая женщину.

— Мерзавец! — качала головой улыбающаяся жена и шла на кухню готовить.

Маленький новоиспеченный Иван никогда прежде не видел рыб. Ни живых, ни мертвых. А здесь огромное чешуйчатое существо билось в мойке, стремясь выскочить из нее. Женщина много и быстро говорила мужу какие-то новости, произошедшие с соседями по дому, одновременно работая с рыбой. Она заливала уксус рыбе в жабры, отчего карп засыпал навсегда, а потом, очистив от чешуи, снимала с него кожу, словно перчатку. Отделяла от него, голого, кости, вытащив даже самые крохотные, а затем засовывала филе в мясорубку.

Иван смотрел на мать и вспоминал деда. Старик также умел ловко разделывать козла, не оставляя ничего на выброс. Все шло в дело, даже рога, из которых после обжига на костре пили воду…

Мать добавляла в фарш хлеба, вымоченного в молоке, обильно специй, чуть яйца и, перемешав, замачивала начинку в свекольном соке. Потом, сварив все это, завернутое в марлю в кипящей воде, помещала приготовленное обратно в рыбью шкуру, слегка обжаренную в масле.

— Диоген! — возвещала она. — Ваша рыба готова!

— Ну что, сынок, — радовался проктолог, беря мальчика на руки. — Пошли кушать фаршированную рыбу!

И они ели, и было им вместе хорошо.

После гибели родителей Иван больше никогда не ел фаршированной рыбы. И арбузы не покупал…

Через час в дверь Анастасии Переменчивой постучали.

— Что надо? — спросила она грубо.

— Анастасия Ольговна, вас Иван Диогенович к себе просит!

— Пошел он!

— И все же!.. — охранник почти умолял. — Вы же знаете, что будет, если я вас не приведу!..

— Не мои проблемы!

— Анастасия Ольговна, пожалуйста!

— Как вы меня все… Пусть ждет!

Вытерла слезы, припудрила распухшее от слез лицо, выпила рюмку водки и пошла.

Заинтригованная, она и мести хотела, да и знала вместе с тем, что любит его, хоть и перемешалась эта любовь с ненавистью.

Пришла.

Он был лицом светел и спокоен. Молчал, смотрел на нее и улыбался.

Она потерялась, готовая ко всему, только не к его горящему взгляду.

— Ты сволочь! — выругалась. Впрочем, в ее голосе уже не было той плотности зла и желания отмщения. — Скотина!

— Я знаю, — согласился он. — Во-первых, ты вошла без стука…

— Так, значит, я виновата?!! — от возмущения она принялась хватать воздух ртом, как рыба карп.

— Если бы постучала, сейчас все было бы нормально.

— Да ты мерзавец! — Она вскочила, собираясь уйти немедленно.

— Послушай! — он прикрикнул. — Мне было это необходимо! После всего того, что случилось, я нуждался в разрядке. Я чуть сегодняшним вечером не умер, а ты мучаешься, что я какую-то девку облапал!

— А я? — возмущалась Настя. — Я тебе для этого уже не подхожу?

— Я должен объяснять, чем мужчина физиологически отличается от женщины? Сегодня мне нужно было варенье другого сорта!

Как же ей было мучительно все это слушать! Но в Насте уже не осталось злобы и желания мести. Сохранилась только боль и обида. Она смотрела на него и понимала, что целиком зависит от этого человека, эмоционально и духовно.

— Иван, что ты со мной делаешь!.. — Она заплакала, а он принялся гладить ее волосы и успокаивал, шепча, что никакие смазливые девочки не заменят ему ее — верную, самую красивую…

— Любимую? — прервала она его слова.

— Любимую, — подтвердил Иван и расстегнул секретную молнию.

Рефлекс у нее сработал прежде, чем мысль… Она сглотнула полироль…

— Я хочу, чтобы ты меня покормила и помыла. Как обычно… Как дома…

Она открыла краны с водой, наполняя ванну. Она не переставала думать о той девчонке, которую увидела с ним в купе, поэтому делала все механически — опустила локоть в воду — не слишком ли горяча?.. Срезала кусочки с холодных бараньих ребрышек, разлила по рюмкам водку…

Он выпил совсем чуть, съел самую малость.

Настя протирала его плоть губкой, стараясь не намочить деревянные поверхности. Руки — сухие и крепкие… Вычищала из-под ногтей грязь. Он наслаждался… И ее сознание постепенно растворилось в привычном запахе его мужского бульона. Все было по-прежнему, по-семейному, душевно… Она открыла глаза, чтобы улыбнуться ему, и в этот момент он схватил ее рукой за волосы и потянул к наполненной водой ванне. Она тотчас все поняла, принялась сопротивляться что было сил и закричала, что этого больше не будет, что ему не удастся более растворить ее в небытии, а он в ответ только рычал, и светились его глаза необыкновенной решительностью палача.

— Уйди же! — шипел Иван. — Медведь!

Она почти уже касалась лицом воды, казалось, неизбежное вот-вот случится, пар обжигал ноздри, но неожиданно кончиками пальцев она нащупала на полу сервировочный нож, который человек-ксилофон выбил из рук той, предыдущей Насти. Миллиметр за миллиметром она придвигала лезвие ближе к себе, пока наконец не смогла ухватиться за рукоять ножа и, не видя, отмахнуться им. Она попала вскользь по руке Ивана, лишь расцарапав ему кожу, но этого оказалось достаточно, чтобы от неожиданности он выпустил ее, а она рванулась к двери, трясущаяся, напуганная до края. Рванула дверь и вывалилась в коридор.

— Не выпускать ее! — закричал Иван.

Но она, размахивая зажатым в руке ножом, проскочила мимо охранников и закрылась в своем купе. Сидела, не могла отдышаться, сознавая, что была на волосок от гибели. Она была уверена, что он и не собирался ее перевоплощать.