Павел Басинский - Полуденный бес

– Извини, что не в назначенное время, – сказал Соколов после того, как они молча, без тоста, выпили за фронтовых друзей.

– Понимаю, – вздохнул подполковник. – Говори.

– Вот имя человека, о котором я хочу знать по возможности всё.

«Борис Вениаминович Гнеушев» , – прочитал Гонгадзе на листке бумаги.

– Ты думаешь, он через нас проходил?

– Не уверен.

– А что случилось?

Соколов рассказал про смерть Лизы.

– Припоминаю… – задумался Резо. – Кто-то из наших ездил к вам. Но случай вроде банальный: убийство на почве ревности.

– Так решит суд…

– А ты сомневаешься? На него думаешь?

Резо помахал бумажкой.

– Не волнуйся, Максим! Не первый год замужем. Если наш клиент, к вечеру будешь знать о нем буквально всё. Ты где остановился?

– Вот мой телефон. Позвонишь.

– Так серьезно?

– Как тебе сказать… Например, на вокзале меня встречал персональный шофер.

– Номер машины запомнил?

– Обижаешь! Но он наверняка незарегистрированный.

– Эх, капитан! – вздохнул Резо. – Сколько раз я тебя в Москву переманивал! Занимаешься какой-то ерундой!

– Эта девушка, – сказал Соколов, – дочь моего друга, фронтовика.

Резо снова вздохнул и разлил остатки коньяка.

Резо позвонил вечером и предложил встретиться на Гоголевском бульваре. Когда Соколов пришел, подполковник уже сидел на скамейке, уткнув нос в поднятый воротник плаща. Он был похож на памятник Гоголю, но не тот, что на Гоголевском бульваре, а на тот, что у Никитских ворот. Капитан заметил: Резо был сильно пьян. Не успел Соколов поздороваться и сесть рядом, как подполковник протянул ему плоскую фляжку.

– Злоупотребляешь? – пытался пошутить Соколов.

– На моем месте по-другому нельзя, – возразил Резо. – Это в кино милицейские начальники – ангелы с погонами. А я если в конце дня не выпью, напряжение не сниму, могу инфаркт заработать.

– Что случилось, Резо?

– Молчи пока… Во-первых, на твоего физкультурника в нашем архиве, считай, ничего нет. Или почти ничего. Два года назад обчистили его квартиру на Ленинградском проспекте. Домушников взяли по горячим следам…

– Ну и…

– Потерпевший горячо благодарит сотрудников милиции. Те предлагают проверить, всё ли на месте.

– Всё?

– Потерпевший утверждает, что всё. Еще бы! И того, что нашли, было по самой скромной оценке на двести тысяч рублей.

– Новыми?! – ахнул Соколов.

– Конечно.

– И как объясняет простой советский учитель такое богатство?

– Неожиданное наследство от покойной тетушки, с которой при жизни контактов почти не имел, но она тем не менее нежно обожала единственного племянника. Тетя, между прочим, урожденная графиня Гнеушева. Так что твой физкультурник простой советский граф.

– Да что там было-то?

– Коллекция картин. Левитан, Поленов, Саврасов, Петров-Водкин…

– Подлинники?

– Такие, что позавидовала бы Третьяковка.

– Повезло с тетушкой!

– Слушай дальше… Наши ребята, само собой, картины до конца следствия не возвращают. Интересуются их историей, а заодно биографией физкультурника. Выясняется, что тетушка, по словам соседей, аристократическим образом жизни не отличалась. Пила беспробудно, клянчила у соседей взаймы. Однако после смерти в ее квартире обнаружили целую картинную галерею, а в тумбочке лежало грамотно составленное и заверенное нотариусом завещание на имя любимого племянника.

– Откуда дровишки?!

– Ни за одной картиной нет криминала. Всё покупала у частных антикваров. Брала не скупясь. Как только что-нибудь из русской живописи начала века всплывало в Москве, тетушка была тут как тут. Заметь, не всегда трезвая. И все, кто имели с ней дело, в один голос утверждали, что в искусстве она была ни ухом ни рылом. Работала явно по чьей-то наводке.

– Гнеушева?

– Возможно. Но это не самое интересное. Антикварный мир тесен. Каждый серьезный коллекционер известен. А Гнеушев – нет. И вот когда наши ребята обратились в Комитет государственной безопасности с вопросом, не заинтересует ли их такой таинственный антиквар, они получили по рукам со страшной силой. Гнеушеву всё быстро вернули и еще извинялись перед ним за вторжение в его безупречную личную жизнь. Он принял извинения достойно, с некоторой, я бы сказал, аристократической снисходительностью.

– Это он умеет!

– Вот и всё…

– Спасибо, Резо! Как я и думал…

– Он думал! – перебил Гонгадзе с горечью. – Он, оказывается, думал! Почему мне ничего не сказал?!

– Прости! Понимаешь, Палисадов…

– Палисадов?! – крикнул подполковник так громко, что на них обратила внимание проходившая мимо влюбленная парочка. – И ты молчал, Максим? Только не говори мне, что не знаешь об уже решенном назначении Палисадова в Генпрокуратуру. Его тесть Кнорре скачет от радости, предвкушая воссоединение с любимой дочерью!

– Но я действительно этого не знал!

– Все равно ты должен был мне сказать! Ах, Максим! Не успел я разобраться с твоим Гнеушевым, как меня вызывает на ковер мой генерал и делает мне такой втык! Он возил меня мордой по ковру, как нагадившего щенка. Он припомнил все мои должностные грешки. Под конец генерал намекнул, что если я еще раз поинтересуюсь Гнеушевым, то полечу с должности. А пока закатил строгача за… формулировка подбирается.

– А твой генерал не спрашивал, какого рожна тебе понадобилась информация на Гнеушева?

– Нет, – с удивлением сообразил подполковник. – В самом деле – это странно! Но шеф был в такой ярости, что я не обратил на это внимания. А если завтра спросит? Что мне говорить?

– Ври ему всю правду о нашем разговоре. Мне, Резо, терять нечего! Но почему-то я думаю, что генерал ни о чем тебя не спросит.

– Ну и черт с тобой! – взорвался Резо. – Скажи хоть, во что вляпался?

– В страшное дерьмо, – вздохнул Соколов.

– Со мной не поделишься? – шутливо спросил Гонгадзе.

– Не поделюсь, – серьезно отвечал Соколов. – Это мое дело.

– Послушай совета старого грузина, Максим! Брось это дело! Дочку товарища ты не вернешь. А тебя самого свернут в бараний рог. Я их знаю, Максим. Отступись!

– Не могу…

Гонгадзе обдал Соколова крепчайшим коньячным перегаром.

– Правильно о русских мужиках говорят, что вы еще не вышли из первобытно-общинного строя.

– А на Кавказе не мстят за надругательство над памятью друга?

Как-то ему приснился мертвый Василий Половинкин.