Кетиль Бьёрнстад - Дама из долины

Мы ведем дружескую беседу. Я пытаюсь всячески облегчить их положение. Мне ясно, что они оба относятся ко мне с уважением. Эйрик не может скрыть, что его интересуют мои планы. Но мне почти нечего им сказать, я ощущаю себя нездоровым и хмельным дыханием столицы.

— Решил некоторое время пожить в наших местах?

— Да. Несколько месяцев. Мне нужно было уехать из Осло.

— Это я понимаю, — быстро говорит Сигрюн.

— Почему бы тебе не поселиться у нас в интернате? — вдруг предлагает Эйрик. — Тебе это ничего не будет стоить. Комната, в которой ты будешь ночевать сегодня, мала для четырех человек, а отдать ее какому-нибудь одному ученику было бы несправедливо.

Ректор Сёренсен уже шепнул мне, что ты мог бы пользоваться ею неопределенное время, если пообещаешь иногда играть для нас и, может быть, принимать участие в занятиях музыкой.

— Ты уже все обдумал? — осторожно спрашивает Сигрюн и пожимает ему руку.

— Да. Я должен водить учеников в походы и осенью, и зимой! Мне бы очень помогло, если бы Аксель остался у нас. Мы перенесем пианино в ту комнату. Днем ученики все равно занимаются в другом здании. А когда он будет играть для нас, шестеро самых сильных парней перетащат пианино обратно в зал!

— А ты уверен, что этот инструмент достаточно хорош для Акселя? — озабоченно спрашивает Сигрюн. — Как-никак он профессиональный пианист, его ждет блестящая карьера…

— Конечно, я с радостью останусь здесь! — говорю я с воодушевлением. — И ваш инструмент отлично мне подойдет. Тогда я просто откажусь от предстоящего турне по Финнмарку…

— Ни в коем случае! — пугается Сигрюн. — Ты там нужен.

И ты обещал дать там концерты!

— Ты говоришь, как будто ты моя мама. Марианне никогда не говорила со мной таким тоном, а она была на пять лет старше тебя.

Сигрюн краснеет.

— Прости, — говорит она.

Мы смеемся, чтобы прогнать неприятное чувство.

Уже далеко за полночь я закрываю за собой дверь их Землянки, нервы у меня разыгрались, потому что уже несколько часов мое тело не получало ни капли алкоголя.

Я останавливаюсь среди сосен, освещенных серовато-синим светом. Здесь меня никто не видит. Здесь я как будто вернулся в ольшаник. Здесь я могу быть наблюдателем, тем, кто все видит, не участвуя в увиденном. Действуют другие, не я. Они думают, что я уже лег спать. Что я давно уже сплю, освобождаясь от похмелья.

Но я стою и смотрю на луну. Она только недавно народилась, сейчас она выплывает из-за русских холмов южнее Никеля. И заставляет сверкать воду Пасвикэльвы, бегущей ниже здания интерната. В некоторых комнатах учеников еще горит свет, какой-то парень и девушка спускаются на берег реки, они идут, прижавшись друг к другу, и смотрят на играющий в воде лунный свет, совсем как на одной из картин Эдварда Мунка.

Но меня интересуют не они. Я смотрю на Землянку за деревьями. Мне интересно, горит ли еще свет в спальне. Я хочу увидеть Сигрюн, оставаясь невидимым. Когда-то, сидя в ольшанике у нас в Рёа, я до смерти напугал проходящую мимо Аню, не знавшую, что я сам испугался еще больше, чем она. Меня искал Человек с карманным фонариком. Если бы с ними была собака, они бы меня нашли. Они искали преступника.

Шаг за шагом, от дерева к дереву, я приближаюсь к Землянке, теперь меня охватывает неуверенность. Предрассветная серость уже не скрывает меня, как прежде. Из хищников я не так опасен, как медведь, но опаснее кошки. И я чувствую, что что-то во мне опаснее меня самого. Это же чувство не покидало меня и вчера в отеле, и сегодня, когда я играл перед учениками. Какое-то сосущее томление. Желание выпить еще и еще. Забыть все. Разочаровать связанные со мной надежды. Зажечься чем-то новым. Устремиться на самое дно. Дойти до конца.

Неожиданно я вижу в окне Сигрюн. Она раздевается и в то же время поворачивается к окну спиной. Рядом с нею появляется Эйрик. Он обнимает ее, прижимается лицом к ямке у нее на шее. Он еще одет. Неожиданно он смотрит в окно. Смотрит прямо на сосны, но меня не видит. Я замираю, не смея даже спрятаться за дерево.

Сигрюн тоже оборачивается, не зная, что я могу видеть ее наготу, что я уже видел это раньше, в другом облике. Такое напоминание может залечить рану. Может вместить сразу несколько обликов.

Она задергивает шторы.

Словно знает, что я стою здесь.

Словно уже поняла, что я хочу вторгнуться в любовь между ними.

Я продолжаю стоять под соснами. Только мои уши могут улавливать движения в темноте, признания, сделанные шепотом, всё, что люди могут делать друг с другом, считая, что они невидимы всему миру, в то время когда они создают собственную цивилизацию, свой тайный код, который посторонние не могут расшифровать.

Через полчаса стихают и эти неуловимые звуки.

Я медленно иду к интернату. Парочки, стоявшей у реки, больше не видно. Ночи тоже. Светает. Какие-то две длинношеие птицы летят прочь от реки. Словно мои шаги вдалеке могли их вспугнуть. В одном окне гаснет свет. Я подхожу к двери большого вытянутого здания и вижу, что там меня кто-то ждет. Девушка. На ней шерстяной свитер и джинсы, черные волосы. Она курит самокрутку. Кажется, она испугалась, поняв, что я ее узнал.

— Вот, вышла покурить, — тихо бормочет она.

— Это не запрещено, — говорю я и хочу отворить дверь. Но девушка стоит перед дверью у меня на пути.

— Ты рано уедешь от нас? — спрашивает она.

— Я вообще не уеду.

Я достаю из кармана пакет с табаком для самокрутки. Только теперь я понимаю, что после посещения ресторана в Киркенесе я так и хожу в костюме для концертов и похорон. Он испачкался и помялся. Грязные пятна есть даже на лацканах пиджака. Странно, что Сигрюн ничего мне об этом не сказала.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она.

— А то, что я останусь у вас. Во всяком случае, на некоторое время.

— Останешься? Здесь? У нас?

— Да. Останусь. Буду разучивать концерт, отрывки из которого я играл вам сегодня. Хочу пожить в новом месте. Ты меня понимаешь?

— Да. Об этом-то я знаю все. Откуда же ты сбежал?

— Из Осло. Из Рёа. С Эльвефарет, — отвечаю я. — А ты?

— Из Скииппагурры, — отвечает она.

— Ты оттуда?

— Да. — Она кивает. — Но нам нельзя здесь разговаривать. Нас может услышать дежурный учитель. Ученикам не разрешается гулять по ночам. А я живу в комнате на четырех человек.

— Можем зайти ко мне, — предлагаю я.

— У тебя усталый вид.

— Как тебя зовут?

— Таня. Таня Иверсен.

— Звучит почти как Аня.

— Я знаю девушку, которую зовут Аня, — говорит она.

— Я тоже.

Она отворяет дверь и впускает меня в дом. Мы идем по коридору к моей комнате. В доме не тихо. Из-за закрытых дверей слышится шепот. Иногда тихий смех.

— Когда же вы тут спите? — спрашиваю я.