Илья Троянов - Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом

Согнанные к холму распрощались с тлеющим Тангрой, черной головешкой, по которой пробегали последние искорки. Они согнули спину, чтобы их дети потом смогли ходить, гордо выпрямясь, и вытерпели обливание колодезной водой.

Заброшенный Юпитер получил новую компанию, которая была ему ближе, чем муравьи, мох и лесолюбивый Тангра. Сперва малый алтарь, подведенный под навес, далее большую просеку, а на просеке, как венец всего, церковь, превосходившую Юпитера ростом как раз на высоту креста.

Новичок там, наверху, в самом непродолжительном времени проявил себя более чем преуспевающим торговцем святостью. Рассчитанный на долгий срок, он в годы скудные представал аскетически умеренным и непритязательным адептом идеи, однако при недостатке конкуренции без зазрения совести выставлял напоказ расточительство и преуспеяние, чем без труда мог переплюнуть римлян. Он царил долго, и чернорясники служили ему. Даже при наличии музыкального слуха он не обращался в бегство от криков имама — мечеть так и осталась внизу, в городе. Ибо мечеть рассчитывала на ежедневные посещения, предпочитала самолично определять пульс верующих на манер генеральных штабов, с секундомером в руках. Как прикажете ей после этого с поляны на холме, окруженной деревьями, которые так и норовят склониться в лес под натиском ветра, отметающего все противоречия, и лишь по вечерам нежатся на солнце, осуществлять столь жестокий контроль? Взгляд с холма слишком часто тонул в тумане, терялся в мареве.

Крест уже вновь воцарился невозбранно, когда был утвержден проект архитектора на строительство Желтого дома на углу, когда строители вывели фундамент из пересохшего по-летнему котлована, когда дирижер пригласил свою Златку осмотреть их будущую спальню на пятом этаже. И уж конечно их пятый этаж, равно как и все прочие этажи, и лестничная клетка, и подвал, и весь дом вкупе был освящен его ладаном. Но покуда дирижер вылезал из своего такси, перекидывал через плечо ремень дорожной сумки, помогал выйти по первому разу беременной Златке и поддерживал ее под локоток, началась последняя покамест стадия его уникальности. Ибо слуха уже коснулись смутный рокот, и гул, и замыслы, ибо обоняние уже учуяло глупость и корысть. И когда зловоние достигло небес, жители города вспоминали об этом доме, сидя в бомбоубежищах, — их же дома тем временем приникли к земле при виде бомб, которые приземлялись так же спокойно, и неуклонно, и точно, как Златкина игла, вышивающая гобелен при свете парафиновой лампы. Два своих прекраснейших произведения она завершила еще до капитуляции: «Парусник» и «Море роз». «Продлись война подольше, — повторяла Златка всякий раз, когда кто-нибудь из гостей нахваливал ее гобелены, — я бы стала настоящей художницей».

Желтый дом на углу долго оставался целым и невредимым, используя обманчивое везение, которое приберегало свой сюрприз на будущее. Последний и самый страшный налет случился в субботу. Дирижер и Златка с обеими дочерьми как раз уехали к родным за город. И поэтому сигнал воздушной тревоги на пятом этаже мог лишь достичь ушей их домработницы, которая как раз вытирала пыль под звуки «Славинских танцев». Но поскольку в дело вмешался случай, она уже не успела спуститься в бомбоубежище, не успела даже выбежать из квартиры. Вот и святыню среди просеки бомбы под конец не пощадили. Утомленный пилот отклонился от предписанного курса, а его коллега сбросил бомбовый груз в аккурат над базиликой. Бомба прошила крышу Желтого дома на углу, разбежалась взрывной волной, вырвала патефонную иголку из такта размером в четыре четверти, приподняла служанку и выбросила ее из окна, Иисус был исторгнут из иконостаса, вылетел из окна вроде простой доски, приземлился среди римских развалин, рядом с потрескавшейся мраморной головой. Побежденные боги лежали друг подле друга, залепленные грязью, — ливень затушил все пожары.

Златка и дирижер, вернувшись от родных, обнаружили на углу груду развалин — желтыми оставались лишь клочья краски, что лежали на земле как чешуя, — да свою с головы до ног загипсованную служанку. Кости у нее сложились, словно лезвия перочинного ножа. Все органы были в целости и сохранности, все на месте, если, конечно, не считать несколько миллионов клеток мозга.

АЛЕКС. Работа

Рабочее время

Заработок

Страховка

Налоговый консультант сказал, вы только подумайте о тех преимуществах, которые сулит постоянная внештатная работа, вот у меня они есть, эти преимущества, с избытком, мне заблагорассудилось уйти из фирмы, из бюро, заказов у меня предостаточно, теперь я даже меньше работаю, могу сидеть дома, выходить не люблю, заработка хватает, за квартиру платить не надо, об этом своевременно позаботился отец, для него было делом чести, начав с нуля, за десять лет обзавестись двухкомнатной квартирой, ну и честолюбие же было у человека, для меня слишком утомительно, а вообще-то чего ради — я ведь получил наследство. Моих заработков хватает, чтобы платить за всякого рода страховки, и на покупки хватает тоже. Ума не приложу, чего ради некоторые коллеги горбатятся в своих офисах, удивительно. И в этом для них заключается весь смысл жизни, нет и нет, загадочно, крайне загадочно. А дома-то как удобно — есть компьютер и факс-модем, есть случайные заказы, а больше мне и не требуется. И надрываться тоже незачем, реклама работает сама по себе, я в срок сдаю, и уж тут я не щажу живота, надо — значит, надо.

Квартира

нравится далеко не всем, вообще-то говоря, она никому не нравится, и всего меньше — женщинам, тем немногим, которым доводилось здесь бывать. Спору нет, она — и это, может быть, как раз и не нравится — набита книгами и бутылками, причем первые получены в наследство, и с них никогда не стирали пыль, вторые же куплены на оптовом рынке возле автобусной остановки и в ходе лет выпиты до дна. Надо бы убрать их куда ни то, если б это можно было сделать за один присест, справа — контейнер для старой бумаги, слева — старое стекло, бросать нужно, предварительно рассортировав по цвету. Но я так этого и не сделал, на подвесном шкафчике, что в кухне, повсюду стекло, весь пол заставлен бутылками, когда что-нибудь готовишь, надо двигаться очень осмотрительно, но я уже давно ничего не готовлю, по-моему, размешивание супового порошка и хлопьев пюре, разогревание замороженных блюд или намазывание тостов нельзя назвать готовкой.

Там, где я всегда сижу по вечерам, уставясь в экран, на ковровом покрытии пола отчетливо видно пятно, зря я выбрал песочный цвет, просто мне не хотелось, чтобы все выглядело слишком мрачно, и без того в комнату попадает мало света, не иначе мне и дальше придется жить с пятнами, следы красного вина, следы от гитары, застывшие следы, ржавчина, хотя и было присыпано солью, устойчивые вмятины. Да и то сказать, не так уж часто я смотрю на пол.