Валентин Черных - Свои

— Не могу понять, что из тебя получится, — ответила она.

— Готов выслушать предположения, — подсказал я. — Я как все: люблю, когда говорят обо мне.

— Нет предположений. Я видела тебя в двух фильмах. Прежде чем утвердить тебя на роль, мы заказали для просмотра твой узбекский фильм.

— И как?

— Да никак. Я была против, твоя редакторша настояла. Впрочем, мнение редактора совещательное, принимает решение режиссер. Но ты был забавным, такой криволапенький плебей.

Не с горечью и не с обидой я тогда просто отметил, что вряд ли бы она когда-нибудь легла со мною, если бы я сегодня не был победителем. Я получил на фестивале приз за главную мужскую роль, и мне уступили.

— Ты же киновед, критик, вас учили прогнозировать. Какой твой прогноз?

— Честно — не знаю. Мало информации. Обычно видно — дурак, но талантлив от пупа, неталантлив, но умен, расчетлив и с дурным характером или середняк, набирающий профессионализм от фильма к фильму.

— А просто — и талантливый, и умный, и с замечательным характером?

— Такого не бывает.

Сейчас меня не знают. Но после первых фильмов, которые я сниму, вот такие умненькие девочки и мальчики, хорошо образованные, будут судить обо мне без скидок и снисхождения.

— Кстати, — сказала она, — в объединении есть сценарий с музыкальным уклоном о школьниках. Это не комедия, но есть в нем комедийные ситуации. Сценарий лежит на студии уже три года, права студии на него закончились.

— Что это значит?

— Это значит, что с автором можно заключить новый договор. Сценарий устарел. В нем о ВИА — вокально-инструментальном ансамбле. Сейчас у молодежи более модны рок-группы. Сценарист известный, но старый. Если ты с ним договоришься и подключишь молодых, они тебе его осовременят и по ситуациям, и по лексике.

— Если сценарий хороший, почему его никто не схватил?

— Его зарубила главная редакция Кинокомитета. По сценарию у ансамбля конфликт с районным отделом народного образования. Это расценили как конфликт с властью.

— А как расценят сегодня?

— Прямые выпады надо будет сгладить. Да и время изменилось. Всем все уже по херу. Но у меня одно условие. На этот проект ты меня возьмешь редактором фильма, а то я засиделась в редакторах-организаторах.

— А если не возьму?

— А лучше меня не найдешь. Я знаю всех молодых сценаристов. Я сама недавно училась в школе, я умная, со связями, я уж не говорю о тех достоинствах, которые ты сегодня мог оцепить.

— Когда я могу прочитать сценарий?

— Хоть сейчас. Уходя со студии, я захватила этот сценарий.

Сценарий я прочитал в этот же вечер. И сразу решил, что в нем надо изменить.

Через два дня она устроила мне встречу со сценаристом.

Мы встретились у метро «Аэропорт». Рядом с метро стояли кооперативные дома, в которых жили писатели. В подъездах сидели консьержки, которые знали в лицо жильцов, а если не знали, то спрашивали, к кому идете. Нас не спросили, органайзер поздоровалась со старушкой по имени и отчеству. Я для себя редакторшу назвал Органайзером, то есть деловой записной книжкой, чьими адресами и телефонами я начал пользоваться.

Квартира сценариста была четырехкомнатной, как я потом понял, на площадке соединили две квартиры, трехкомнатную и однокомнатную. Жена — рыхлая, пожилая еврейка — провела нас в кабинет. Проходя по комнатам, я отметил дорогую антикварную мебель — то, что она дорогая, я понял сразу. Альтерман в последние годы покупал только антикварную мебель, считая, что надежно в наше время деньги можно вкладывать только в антиквариат и картины известных художников.

В кабинете стоял персональный компьютер, в те времена еще очень большая редкость, и портативная пишущая машинка — писатель, вероятно, не очень доверял новой технике или еще не освоил ее так, чтобы не пользоваться машинкой.

На полках — энциклопедии и справочники, на стенах — афиши театров с благодарственными надписями актеров. И когда у меня появится свой кабинет, я тоже расставлю справочники, словари и энциклопедии, которые годами не буду открывать.

Жена сценариста вкатила столик на колесиках с кофе и чаем, печеньем, конфетами.

Сценарист — шести десятилетний, грузный — закурил трубку и сказал:

— Начнем.

Я рассказал, как бы я хотел перестроить сценарий, запомнив на лекциях по кинодраматургии, что сценарий не пишется, а строится. Еще я помнил один из заветов Афанасия: любые переговоры преследуют две основные цели — определение сроков исполнения и суммы вознаграждения. Учитывая, что сценарист получит за один раз выполненную работу дважды, я предложил ему половину суммы от нового договора, чтобы вторую половину разделить между доработчиками.

— Я могу все доработки выполнить сам, — сказал сценарист.

— Сколько вам на это потребуется времени?

— Месяца полтора-два.

— Мне готовый сценарий нужен через две недели, чтобы запуститься в конце лета и закончить съемочный период осенью.

— Ваши доработчики будут стоять в титрах?

— Это как вы решите.

— Вернемся к этому разговору через месяц.

— Очень сожалею, но не вернемся. Как бы мне ни хотелось снять ваш сценарий, я запущусь с другим.

Я блефовал. Никакого другого сценария у меня не было.

— Режиссер вы никому не известный, — начал сценарист. — Доработчиков я не знаю, может быть, они пошляки и бездари. Я никуда не тороплюсь. Сценарий пролежал четыре года, может и еще полежать. Ваши предложения по доработке сценария прямолинейны и стандартны. Вы высказали свои соображения, я — свои, теперь послушаем редактора.

Пока мы шли от метро к дому писателя, я сказал ей, что хочу взять у сценариста половину гонорара. Тысячу себе — все-таки я придумал новую конструкцию сценария, — тысячу молодым сценаристам, тысячу ей — она вычислила этот сценарий, и вообще, мне потребуется ее помощь, я не знаю модных музыкальных групп, а такая группа должна быть в фильме.

Она молчала. Сценарист курил. Я ему позавидовал. Он обладал авторским правом, мог дать свой сценарий, мог отказать. Меня всегда поражало, почему советская власть, все обобществив: и землю, и леса, и недра, даже найденный клад принадлежал государству — не приняла закон, что все написанное, слепленное, сконструированное принадлежит государству. И все смирились бы, как смирились со всем остальным.

— Я думаю, с режиссером следует согласиться, — наконец сказала Органайзер и мило улыбнулась.

— Мотивируй, — сказал сценарист.

Он знал ее девочкой по домам творчества, куда она с детства и по сей день ездила с отцом-режиссером, и мог рассчитывать на ее поддержку или просто не принимать всерьез. Но он ошибался.

— Сценарий пролежал на студии и устарел, он устарел, еще когда был пьесой, — насколько я знаю, пьеса уже не идет ни в одном театре.