Дуглас Кеннеди - Покидая мир

— Только попробуй мне навредить, и тебе не поздоровится.

Они напоминали детей, подначивающих друг друга в игре под названием «А тебе слабо!». Очень быстро я обнаружила, что подобный стиль общения типичен для всех членов «Фридом Мьючуал». И это при том, что решительно каждый член коллектива в той или иной степени чувствовал себя либо ущербным, либо аутсайдером. Проведя в операционном зале несколько дней, я начала улавливать, на чем основывалась кадровая политика Брэда: он подыскивал неудачников или людей, неуверенных в себе, но с хорошими задатками, знакомил с законами рынка и отпускал в свободное плавание в коллектив, где действовал беспощадный естественный отбор. Брэд, явно поощряя древний принцип «выживает сильнейший», был одновременно наделен природным умением создавать нервозную обстановку в коллективе. Дух соперничества был не единственным движителем, определяющим агрессивность нашего операционного зала. Она подпитывалась еще и интуитивным чутьем нашего босса, позволявшим определять слабости и болевые точки своих подчиненных.

— Здесь у нас нельзя получить работы, — заявила Триш, когда мы поздно вечером сидели с ней за бокалом (по ее настоянию такие выпивки случались у нас почти каждый раз после работы), — если ты не гений и при этом не сверхущербный урод — из тех, кому трудно найти место в мире.

— Но не все же здесь… — услыхала я собственный голос.

— Не все такие пропащие придурки, как я? — перебила Триш.

— Я вовсе не это хотела сказать.

— Ясное дело, ты хотела сказать другое: «Не все здесь эксцентричны». Ну да, потому что так выражаются Приличные Рассудительные Девушки. Позволь, дитя, я открою тебе один маленький секрет. Брэд мигом раскусил, в чем твоя неадекватность: разглядел и комплекс по поводу козла-папаши, который вас бросил, и чувство вины по отношению к никчемной матери, и траур из-за профессора — шишки на ровном месте, которого ты до сих пор считаешь великой любовью всей своей жизни, хотя он ноги о тебя вытирал, даже не думая бросать ради тебя свою кошмарную женушку, тем более что ты от папика ничего и не требовала, только радостно раздвигала ноги…

Тут я выплеснула ей в лицо свой стакан. Двадцатидолларовый джин с тоником окатил ее с головы до пят. Не давая Триш собраться с мыслями, я бросила на столик деньги со словами:

— Здесь хватит на джин и на химчистку. — И выскочила вон.

Кажется, я бродила по улицам не меньше двух часов, чувствуя себя одинокой, несчастной и очень злой. Поначалу злобу заглушала тоска. Дэвид. Мой Дэвид. Я до сих пор еще не могла смириться, не могла поверить до конца, что его больше нет, что, как ни стенай, как ни ной, этого не изменишь, это жестокая реальность, непреложный факт. Тоска грызла меня постоянно, а подчас особо сильные приступы заставали врасплох, хотя все же удавалось не выдавать своих чувств прилюдно. И всегда, когда я думала о Дэвиде, меня неотвязно преследовали бесконечные: «вот если бы». Вот если бы он сразу пришел ко мне, как только пресса начала свою травлю… Если бы я сумела показать ему, как дорог он мне на самом деле, может, он и ушел бы от своей кошмарной жены… Если бы я сразу поехала в Мэн, как только узнала о его неприятностях в университете…

Почему так часто наша жизнь состоит из череды безнадежно упущенных возможностей?

Так что это правда, сначала тоска и горе снова изо всей силы ударили меня под дых, но потом их вытеснила ярость. Ярость из-за Триш с ее мерзкими, беспощадными разглагольствованиями. Ярость из-за дискриминации, которой я подвергалась целую неделю. Хорошо, возможно, это необходимое испытание, проверка на способность выжить в этом безумном конфликтном мире. Но мой мозг продолжали сверлить две противоречивые, взаимоисключающие мысли: а) как ужасно, что я отказалась от спокойного и надежного места в университете ради этой дикой конторы под названием «Фридом Мьючуал», б) я во что бы то ни стало хочу выстоять и пройти это боевое крещение желчью.

Вторая мысль меня несказанно удивила, ведь повседневное существование «Фридом Мьючуал» сейчас казалось мне настоящим проклятием и полной противоположностью всему тому, что я ценила в прежней жизни. Это была вопиюще, воинствующе антиинтеллектуальная среда, даром что Брэд в моем присутствии порой вставлял какие-то литературные цитаты, давая понять, что когда-то раньше и ему случалось почитывать книжки. Все здесь воспринимали мир как джунгли, путь сквозь которые надо прокладывать когтями и клыками С какой радости мне вдруг понадобилось очертя голову бросаться в такую авантюру?

Мы все пытаемся доказать что-то родителям, которые, по тем или иным причинам, считали нас никудышными…

Наверное, в том-то и дело: доказывать — совсем невесело.

Пешком я добрела до Соммервиля за два часа, а оказавшись дома, сделала два телефонных звонка. Сначала я позвонила давней подруге Кристи Нэйлор, с которой мы время от времени перебрасывались письмами по электронной почте. Она закончила аспирантуру на год раньше меня, получила место преподавателя в Орегонском университете, а недавно опубликовала второй сборник своих стихов. «Книжку представили на Пулицеровскую премию, и она да. же дошла до финала. Было распродано тысяча сто экземпляров », — писала Кристи некоторое время назад. У нее так и не появилось постоянного спутника, однако «если я хочу заняться сексом, стоит только отправиться в один из баров для людей попроще, их в городке несколько. А если тебе нравятся байкеры (каковую склонность я недавно в себе обнаружила), так их тут превеликое множество».

Мой старый добрый друг Кристи — она осталась такой же до ужаса бестактной. Когда я позвонила ей домой, объяснив, что нуждаюсь в совете, и рассказала, как отказалась от места в Висконсине ради «Фридом Мьючуал», а также обо всем, что происходило потом, первыми ее словами было:

— Ну, разумеется, ты испытываешь внутренние противоречия . Тебе неприятно, что даже эти психопаты, с которыми ты сейчас работаешь, тебя без труда раскусили… и это с учетом того, что такие, как они, вряд ли способны хоть на пару секунд отвлечься от собственных комплексов и маний.

— Я пошла на это только ради денег.

— Чушь собачья, и ты это знаешь. Но я тебя ни в коем случае не осуждаю, поверь. Будь я посмелее, сейчас и сама нажала бы аварийную кнопку и катапультировалась со своей осточертевшей работы, да поскорее. Только дело в том, что мне слишком комфортно и уютно среди этой серости и безграничной самовлюбленности, имя которой — университетская жизнь.

— У безопасности есть свои достоинства.

— Но ты-то никогда не выбирала безопасность, Джейн, сколько бы ты ни утверждала обратное. Тебе необходима эта работа, поскольку тебе необходимо утереть нос всем тем, кто когда-либо тебя использовал. Так что отпусти меня сейчас, а сама звони давай своему козлу-папаше. Ткни его мордой в тот факт, что вот-вот начнешь зарабатывать деньжищ больше, чем он видел в своей жизни.