Дуглас Кеннеди - Покидая мир

К тому времени, как я покончила со всеми этими делами, было уже за полночь. Я наполнила ванну и долго в ней лежала. Потом забралась в постель и улеглась на жесткие, грубые простыни «Холидей Инн». Приняла миртазапин, включила телевизор и смотрела всякую ерунду, пока лекарство не начало действовать и я не провалилась в забытье.

Уныние, не покидавшее меня долгие недели, вновь овладело мною, стоило только чуть-чуть отойти ото сна. Но сегодня рядом с привычным тоскливым чувством «я умираю на каждой заре» возникло и нечто новое: мрачная решимость прожить этот день… и сжиться с тем обстоятельством, что прежнее существование стало отныне не более чем прошлым, с которым я вчера простилась навсегда. Ноутбук был вычищен на совесть. У меня не было ни кредитов, ни долгов, ни недвижимости, только скромная сумма на банковском счету и две тысячи долларов наличными. Ни работы, ни семьи — от меня никто не зависел, у меня ни не было никаких обязательств. Имей я склонность к философии, могла бы описать свое нынешнее положение как приближение к совершенной экзистенциальной чистоте — состоянию полной индивидуальной свободы, отсутствию ответственности за кого бы то ни было, кроме самой себя. Однако я не обольщалась и более честно трактовала происходящее со мной: я активно занималась уничтожением информации с жесткого диска своей жизни, осознавая при этом с горечью, что все равно никогда не сумею стереть ее напрочь.

И все же… не сиди сложа руки., делай что-нибудь. Поэтому я позвонила вниз на регистрацию и спросила, не знают ли они телефона автобусной станции. Они знали. Позвонив туда, я выяснила, что автобус, который отправляется из Маунтин Фолс завтра утром в девять часов, в час дня пересекает границу Канады, а потом идет экспрессом в Калгари, куда прибывает около четырех. Билет в один конец стоил сорок семь долларов, платить надо в кассе, в городе.

Почему Калгари? Это был ближайший отсюда город за пределами Соединенных Штатов. А поскольку я активно уничтожала свое прошлое, логично было и географически отделиться от родной страны. Окажись я сейчас в Техасе, наверное, отправилась бы в Мехико. А раз уж случилось так, что свою неудачную посадку я совершила в горах Монтаны, дорога отсюда была только одна — на север. Калгари был первым крупным городом к северу от того места, где я находилась. Дополнительным преимуществом оказался и мой канадский паспорт (спасибо любимому папуле). Поэтому для меня выбор был очевиден: Калгари. Меня нисколько не интересовало, как там все сложится. Это было не здесь, а там — вот туда я сейчас и направлялась.

Но прежде чем сесть в автобус и уехать за границу, мне предстояло доделать еще кое-какие дела. Поэтому я приняла душ, переоделась во все чистое, отыскала горничную, прибиравшуюся в соседнем номере, и попросила у нее большой пластиковый мешок. Вернувшись к себе, я открыла сумку и переложила из нее в мешок всю свою одежду до последней тряпицы. К этому я присовокупила три пары обуви и запасную куртку, которую прихватила, когда совершала побег из Соммервиля.

Если уж решила покончить с прошлым, нужно устранить все, что с ним связывает .

Потом я вызвала по телефону такси. Когда машина прибыла, я попросила отвезти меня в центр города. Он с опаской взглянул на туго набитый пластиковый мешок, который я тащила за собой.

— Не знаете ли, есть в городе магазин секонд-хенд, который бы отдавал выручку на благотворительность? — спросила я. — Хочу сделать пожертвование.

Такси подвезло меня к фасаду магазина Американского общества по борьбе с раком. Я расплатилась, потом вошла в здание и плюхнула свой мешок на прилавок перед крупной, жизнерадостно улыбающейся женщиной.

— Бог ты мой… как великодушно с вашей стороны, — заворковала она.

В Маунтин Фолс, как в любом университетском городе, не было недостатка в магазинах одежды. За два часа я успела купить две вельветовые юбки, три пары джинсов, три свитера, полдюжины футболок, пару зимних сапог, теплую куртку-аляску, недельный запас нижнего белья и носков, большую брезентовую сумку на колесиках и новый кожаный жакет, которая продавался на распродаже за девяносто пять долларов. На все это, вместе взятое, я ухлопала примерно семь сотен баксов, зато экипировалась до конца зимы.

Продавщица, помогавшая мне выбирать куртку, рассказала, что совсем неподалеку, всего в двух кварталах отсюда, в салоне «Классные стрижки» работает «просто расчудесная мастерица по имени Дженюэри». Женщина даже настояла на том, чтобы позвонить Дженюэри и сообщить, что я к ней направляюсь:

— Позаботься о моей новой подруге и будь с ней поласковее.

Меня тронули ее дружелюбие и отзывчивость, но град обрушившихся на меня вопросов («Вы в Маунтин Фолс недавно?», «А кем работаете?», «А парень-то есть у вас?») лишний раз подтвердил: я права — и, по вполне понятным причинам, маленький городок не для меня. Не успею я распаковать свой чемоданчик, как меня уже вычислят. Для Интернета нет тайн — и люди в два счета узнают обо мне все. Теоретически, в большом городе такое тоже может приключиться, но там все же проще остаться никем не узнанной.

Дженюэри оказалась маленькой худышкой лет двадцати — двадцати двух. Она жевала резинку, в левой ноздре красовалась сережка, ногти были накрашены фиолетовым лаком. Я села в кресло, и она, расчесав мои прямые каштановые волосы, отросшие ниже плеч, спросила:

— Что будем делать?

Мой ответ вызвал у нее улыбку.

— Отрезайте все.

— Вы чего, хотите, чтобы я вам всю голову наголо побрила?

— Ну, не так радикально. Но мне хочется короткую стрижку.

— Такую совсем короткую, с «шипами»?

— Такую, как у Жанны д’Арк.

— У кого?

— Неважно. Вы видели какие-нибудь фильмы с Одри Хэпберн?

— С кем?

— Ну… «под мальчика»…

— ?

За соседним креслом работала женщина лет пятидесяти с гаком. Это оказалась владелица салона Эстель. Услышав наш диалог, она подтолкнула Дженюэри локтем:

— Вайнона Райдер.

Это сработало, и Дженюэри радостно отозвалась:

— Ага, дошло… а что, круто!

Примерно через час я вышла из салона обладательницей совершенно нового облика. Дженюэри не решилась совсем уж радикально укоротить мне волосы с боков и затылка, так что я не стала выглядеть гермафродитом. Теперь коротко подстриженные волосы плотно облегали мне голову, как шлем.

— Не хотела, чтобы вы уж совсем стали как мальчишка, — рассуждала Дженюэри, пока укладывала мне волосы феном. — Но и под маленькую девочку тоже постаралась не делать. Ну что, нравится?

Я смотрела на себя в зеркало. Шрамы на губах все еще заметны. На лбу тоже. Но искусство Дженюэри в самом деле изменило мою внешность. Куда девалась строгая университетская профессорша. Теперь я выглядела… ну, в общем, по-другому.