Ханс Хенни Янн - Угрино и Инграбания и другие ранние тексты

Мысль, что все тварное этого мира уже в самом себе заключает - для тех, кто достаточно чуток - возможности спасения и что всякое подлинное произведение искусства есть отображение некоего метафизического феномена, а в определенном смысле даже его единственная, явленная посредством изображенная, эпифания, не нова и не оригинальна. Микеланджело (как хорошо, что у нас есть слова!) снова и снова говорит в сонетах, что он пред-ставляет Бога (daβ er Gott darstelle). <...> Такое чувство овладевало всеми великими художниками, какими бы художественными средствами они ни пользовались, и нам придется вернуться к египтянам, чтобы найти первые дошедшие до нас следы этой веры - в архитектурных сооружениях и статуях.

Действительно, почти во всех произведениях Янна, начиная с «Ханса Генриха» и «Пастора Эфраима Магнуса», речь так или иначе идет о мастерах - творцах - и о создаваемом ими воображаемом мире ( оборотной и более совершенной стороне мира реального, как сказано в «Прологе»).

«Ученики»: другой Янн?

Исторической драмой «Ученики» Янн занимался в 1926 году (а может, и с более раннего времени). После того, что мы прочитали в «Прологе», нас не должно удивлять решение Янна написать пьесу о средневековых мастерах, тем более, что как раз в это время фактически заканчивается - или только что закончилось - существование общины художников Угрино (основанной в 1919 году в Эккеле, в Люнебургской пустоши; в Гамбург Янн вернулся в октябре 1926 года). «Символ», упоминаемый в пьесе, - скорее всего, нечто вроде печати общины Угрино: пентаграммы с вписанным в нее изображением нагого мальчика (напоминающего статую Давида работы Микеланджело) и названием общины. Пентаграмма в тайных союзах мастеров, строивших готические соборы, понималась как символ космоса и магический знак.

Один из главных персонажей пьесы, Янн из Ростока, - мастер, будто бы участвовавший в строительстве ростокской Мариенкирхе, чье имя не зарегистрировано ни в каких источниках, но которого Янн считал своим предком и потому с 1912 года (а официально - со времени публикации в 1919-м «Пастора Эфраима Магнуса») писал свою фамилию не с одним, а с двумя конечными «н».

В пьесе, однако, нашли отражение некоторые моменты биографии Янна. Например, фигурирующий в списке действующих лиц (и только там) Мастер Генрих из Штралъзунда приводит на память дневниковые записи от 6 и 7 апреля 1914 года о посещении Янном и Хармсом (во время их судьбоносного путешествия по Северной Германии) трех церквей в Штральзунде и о том впечатлении, которое произвели на них эти готические соборы, упоминаемые также в «Угрино и Инграбании» и в драме «Той книги первый и последний лист». Гомоэротическое чувство, которое Мастер питает к Янну, желающему стать его учеником, отчасти, по мнению автора пьесы, вообще характерно для сообщества служителей искусства (вспомним слова Ханса в «Прологе»: «А тех, кого я отделил от массы мусора, я буду обучать: делать из них скульпторов, мастеров и мальчиков для утех . Вы будете жить со мной как мастера, слуги и мальчики для утех...»), а отчасти может отражать отношения в кружке негоцианта Лоренца Юргенсена (1878-1934), с которым Янн познакомился в 1914 году, как раз после возвращения из путешествия с Хармсом, во время болезни последнего. Юргенсен, проживший несколько лет в Индии, в 1906 году вернулся в Гамбург и собрал вокруг себя кружок интересующихся искусством молодых людей. Прекрасно образованный Юргенсен оказывал влияние на формирование интересов Янна, рассказывал ему о современной живописи, о литературе, стимулировал его интерес к музыке («Именно тогда я сочинил свою первую композицию», - писал Янн, см. Burger, S. 68). Именно Юргенсен сделал возможным (в финансовом отношении) пребывание Янна и Хармса в Норвегии в 1915-1918 годах, а позже - основание общины Угрино. Последний сохранившийся эпизод драмы, в котором речь идет о подростковой влюбленности Янна в «помощника мясника», тоже отчасти отражает реальные события, о которых в 1933 году, в беседе с Вальтером Мушгом, Янн рассказал так (Gespäche, S. 43):

Там [у родственников в мекленбургском городке Бютцов, куда Янн ездил с матерью на летние каникулы. -ТБ.] <... > я в тринадцать лет пережил свою первую любовь; я, правда, не знал, что это любовь. В доме мекленбургских родственников были две кузины, которые явно со мной заигрывали; но я не понимал, чего они от меня хотят. Еще там гостил наш очень дальний родственник, мальчик лет пятнадцати, сын забойщика скота, который, выполняя отцовские поручения, колесил на повозке с одной лошадью по всей округе. Это мне чрезвычайно нравилось, я ездил вместе с ним по мекленбургским дорогам. То было счастливейшее время моей жизни. <...> Мы вместе сидели на облучке, и он рассказывал мне множество историй, особенно - о грабителях с бютцовского кладбища, которые так страшили меня, что пройти мимо этого места ночью я бы ни за что не решился. Только год спустя я понял, что люблю этого человека. И вот, на пороге своего четырнадцатилетия, я сделал нечто невероятное, совершенно идиотическое: написал ему любовное послание - само собой, в метафизическом духе. Ответ был соответствующим: он нацарапал что-то на почтовой карточке, без конверта, и этого оказалось достаточно, чтобы тотчас меня отрезвить. К счастью, я никогда больше с ним не встречался; он, наверное, и сейчас еще жив и, должно быть, стал толстым забойщиком скота. Все это выглядело гротескно.

В дневниках можно найти некоторое соответствие и рассказу о тетушках ученика Янна (см. стр. 357-358). Но интересны не эти отсылки к биографии. Куда важнее - переклички с идеями, высказанными, например, в «Прологе». В «Учениках» сообщество мастеров предстает как тайная организация, членам которой грозят, в случае их разоблачения, пытки и смерть. Подобно Фаусту, вступившему в сговор с Мефистофелем, Янн должен скрепить клятву, даваемую в момент поступления в ученики, собственной кровью. Он готов отвергнуть учение Церкви, однако оказывается, что сами мастера вовсе не отвергают веру (реплика Франца: «Он существует. Учим мы закону Бога. Законом этим сами и живем»). Янн из Ростока, похоже, - еще один вариант художника- персонажа , выдуманного реальным Янном (наподобие Петера из драмы «Той книги первый и последний лист»). Рассказ о его детстве придает ему черты мифологического героя, он должен стать провозвестником новой религии , хотя вел отнюдь не безупречную жизнь:

Франц.

Какая дивная судьба! Ты не безбожник. Кобыла, жеребец - не вышли ль, как и мы, из Божьих рук? Тебя Он посвятил определенной цели. Ради коей и был ты выкормлен животными. Не должен пускать ты в душу подозренье, будто порочен ты и проклят. День придет, ты новым языком заговоришь и возвестишь - когда-нибудь - ученье, что будет совершенней, чем мое. Тебе даны недаром сила зверей и человечий дух. <...>