Ханс Хенни Янн - Угрино и Инграбания и другие ранние тексты

Разумеется, улыбка получилась утомленной и немножко похожей на оскал; но все-таки можно было догадаться, что имелось в виду; а если учесть, что за этой улыбкой в самом деле не скрывалось никакой задней мысли, придется признать, что она-таки - сама по себе - удалась. Подходящая мысль пришла королю в голову гораздо позже. Эта мысль - потом - поднялась в нем тяжело, широко: всплыла и объявилась внезапно, как что-то цельное, когда смех еще витал вокруг губ. Он, собственно, не понял со всей отчетливостью, что его принимают за дурака, иначе бы, наверное, рассердился или ощутил стыд; он сперва просто почувствовал или увидел, что девушка - очень красивая; ему захотелось сравнить ее с цветком - сам бы он вряд ли придумал такое сравнение, но вспомнил, что так иногда выражаются поэты. Сам он предпочитал сравнения из области выпивки и обращения со шлюхами - но эту девушку сравнил с цветком, и ему показалось, что он сделал что-то хорошее. Потом он принялся рассматривать ее обнаженные руки и ступни, великолепный цвет которых терялся под легким платьем. Тогда-то и пришла ему в голову подходящая мысль: алчное желание овладеть этими бедрами, этим лоном, этим телом. Мысль вступила ему в глаза, в складки на лбу, в ладони и в промежность. Тело его было к таким мыслям привычно и быстро подчинилось знакомому требованию. Теперь смех прекратился. Рот короля начал произносить слова, и в каждом звуке выражалась алчность, а также готовность к насилию. Когда Мария услышала, как он говорит, она сперва не поняла, что за желание им овладело; но потом до нее дошло, ее собственное сладострастие снова в ней пробудилось, она еще подумала, что вот теперь это так, теперь это происходит с нею, ей вспомнилось, что люди такое осуждают; но уже через несколько секунд она подняла платье, чтобы незнакомец увидел ее бедра и тело. Тут король, уже не колеблясь, насладился ею со всей грубостью, присущей его чувствам, а она, сама того не сознавая, пожелала, чтобы Бог ее как-нибудь благословил. Когда все кончилось, король почувствовал себя целиком и полностью удовлетворенным и вместе с тем отрезвевшим. Он, не тратя лишних слов, отправился восвояси - оставив в одиночестве девушку, не понимавшую теперь, что с ней случилось. Она силилась прояснить для себя, что происходит, но, по правде говоря, зацепок ей не хватало. Облака все еще были здесь. Это ее немного успокоило. Они были здесь и до того . Из-за них - каким-то образом - она почувствовала сладострастие, и, пока находилась в этом состоянии, пришел мужчина, который овладел ею. Все это она помнила. Но откуда появился мужчина? И куда ушел? Ей бы очень хотелось, чтобы он оказался посланцем облаков. Она находила это вероятным и логичным. Почему бы какому-нибудь мужчине не снизойти сюда? Наверняка она ничего не знала, а поняла только, что случившееся восхитительно, что мужчины восхитительны, что такие утехи восхитительны и что Бог непревзойденно умен, коли сумел все это придумать. Потому она теперь лежала в траве и плакала: ведь столь многое оставалось для нее непонятным. Тут она опять вспомнила, что говорят люди о таких утехах, о том, чем она здесь занималась, - и пришла к выводу, что с ними ничего подобного произойти не могло, иначе они бы это любили, а не называли столь мерзким словом.

Она до вечера лежала с открытыми глазами, и смотрела в небо, и думала о случившемся с ней - похожем на исполнение желания, и на чудо, и на грех.

Никто не волновался из-за того, что Мария так долго отсутствует, ибо с тех пор, как ее родители умерли, она, не имея ни братьев, ни родственников, жила одна в маленьком доме, и соседи думали: она ждет, пока кто-нибудь захочет взять ее в жены. И она в самом деле на такое надеялась, как и другие девушки; но в тот вечер - когда она разжигала огонь в очаге, все еще думая о случившемся - прежняя надежда и новое желание отступили куда-то далеко. Прошедший день был слишком большим и странным, чтобы она поверила, будто будущая жизнь - в качестве жены какого-нибудь мужчины - может сравниться с ним.

Вероятно, в тот же вечерний час в королевском замке слуги зажигали свечи, наполняли кувшины драгоценным искрящимся вином, накрывали на стол... а шлюхи, укутанные в легкие вуали, стояли в праздничном зале и ждали. В этот вечер ждать пришлось дольше, чем всегда, а сесть они не осмеливались, ибо им не полагалось садиться, пока не придет король. Всех их немного знобило, поскольку они опасались, что король появится не в лучшем расположении духа и, может быть, некоторые из них еще сегодня ночью найдут ужасный конец. Они помнили, что однажды такое уже случилось. Помнили очень смутно, конечно, очень смутно , ибо зачем вспоминать о столь ужасных вещах, если они еще сегодня могут случиться с тобой? Кроме того, они были красивыми шлюхами и верили: тела их достаточно роскошны, чтобы погасить гнев любого короля. О, они умели себя утешать. Лишь у немногих ужас проступал на лицах и в движениях рук: у тех, кто мысленно обращался к прошлому, видел его,., оставаясь при этом роскошной шлюхой. Такие горько оплакивали свою судьбу, потому что не забыли, как по повелению короля к нему в спальню приволакивали связанных девок, а он самолично отсекал им груди, вспарывал животы и заставлял свой кинжал плясать в их матках... Все женщины замерзли: они ждали повелителя уже больше часа. Но ни одна не знала наверняка, почему король так жаден до крови блудниц.

Пока все его дожидались, король стоял на верхней террасе замка и разговаривал с придворным звездочетом Евстахием, мудрейшим из астрологов. У короля не было друга, но был советчик, который казался ему сведущим абсолютно во всем и достойным доверия: этот . Звездочет мог бы запросто стать и другом короля, если бы не пренебрегал участием в пышных празднествах и не настаивал, как дурак, на том, что должен постоянно исследовать орбиты звезд, дабы познать глубочайшие тайны и предотвратить возможную крамолу. Разговоры, которые эти двое вели, всегда были краткими, ибо то, что знал Евстафий, король слушать не желал, а то, чем интересовался сам король - мистерию его жизни, - астролог, как ни старался, пока не раскрыл. Но в тот день слова их текли свободно, в обоих направлениях, и, казалось, никак не могли исчерпаться. Король рассказал советнику о случившемся с ним приключении и признался, что влюблен в эту девушку, что желает, каковы бы ни были последствия, овладевать ею часто и в более интимной обстановке. Евстафий сперва настоятельно посоветовал ему отбросить такие мысли. Он заговорил о недовольстве народа, о возможных мятежах и вероломных убийствах, упомянул и неблагоприятное расположение звезд. Но король гневно накричал на него, обозвал слабоумным старикашкой, у которого страх вытеснил всю мудрость, и напомнил, как астроном предсказывал нечто подобное, когда он, король, решил взять в замок мальчика из народа, чтобы тот по вечерам относил подсвечник в королевскую спальню, а потом, обнаженный, стоял у изножья кровати и, королю на радость, немного пускал себе кровь. Король очень хвалил мальчика, ибо тот умел делать такие вещи, которые до крайности возбуждали его повелителя.

Читать дальше