Александр Беатов - Время дня: ночь

— Спасибо, что приехал, Хэнк… — пробурчал он, располагаясь на топчане. — Ты меня извини… Я теперь хотя бы высплюсь немного… Разбуди меня, к вечерней поверке…

Ночевать солдат был обязан в казарме.

На второй и третий день повторилось то же самое: как только Игорь приходил утром из казармы в гостиницу, они усаживались за стол, выпивали по два стакана вина, а потом Игорь отключался на целый день. Вечером Сашка будил его, давал ему ещё немного выпить, и солдат отправлялся обратно в казарму. Весь день, пока его друг спал, Саша маялся, не находя, чем заняться. Вечером третьего дня, прикончив всё остававшееся вино, друзья попрощались. Саша проводил сонного полупьяного солдата до какого-то забора, через который тот перелез, чтобы сократить расстояние, а потом навсегда исчез…

На обратном пути к гостинице через воен-городок неожиданно сзади на Сашку набросилась та самая маленькая собачонка, что рычала на него два дня назад, и, больно укусив за пятку, убежала прочь.

Мучаясь от боли, переночевав последний раз в гостинице, утром юноша пустился в обратный путь. Сумка его теперь была почти пуста, и, хромая, он всё-таки преодолел обратную дорогу, добрался до шоссе, остановил попутную машину и к концу дня добрался до города, где жила Соня…

…Саша едва дождался, когда Анатолий отправится домой. Соня поместила "брата Андрея" в своей комнате. А сама ушла ночевать в другую — к бабке.

Утром девушка, вместе с бабкой, уходя в церковь, попросила Сашу соблюдать конспирацию: приходить в костёл некоторое время спустя, а после службы постараться вернуться домой никем не замеченным.

Месса была на польском языке. И порядок её несколько отличался от московского. На причастии все прихожане встали в два ряда, и ксёндз обходил весь храм, причащая каждого. Несмотря на то, что в церкви было не меньше сотни людей, подойдя к Саше, священник обратил на него внимание, неожиданно спросил по-польски, крещёный ли он. Саша понял вопрос и ответил тоже по-польски, сказав: "Tak", — и тогда ему сунули в рот облатку, не дождавшись, пока он высунет как следует язык.

Эта заминка привлекла к Сашке всеобщее внимание. Чтобы не навести никого на след, он поспешил покинуть храм, и чтобы зря не беспокоить Соню с её бабушкой гулял по городу почти весь день.

— Брат, тебе не следовало причащаться! — упрекнула его девушка, когда он вернулся, робко взглянув Саше в глаза и смущённо отводя взгляд. — Все обратили на тебя внимание… И ксёндз потом меня спросил, кто ты такой…

— Извини, Соня… — Саше стало неловко. — Всё было так неожиданно… Все выстроились в два ряда… Я просто не знал куда деться… Если бы я не стал причащаться, тогда бы на меня обратили внимание ещё больше… — Смотря на Соню, мысли юноши терялись — Соня была красивой. — Что же ты ему ответила?

— Я сказала, что ты — мой брат, из Москвы, — ответила Соня. — Ведь это же так и есть на самом деле… Ведь ты мне брат во Христе…

Они сидели за крошечным самодельным столиком — копией того, что был в Москве у Санитара, Вовы, Сашки и, наверное, у всех других экуменистов, даже у тех, с которыми Саша ещё не был знаком… На столе тоже стояла свечка, на чайном блюдце, рядом лежал коробок спичек, чётки… Саша и Соня сидели на таких же, как у всех их единомышленников, туристских раскладных стульчиках…

Соня принесла Саше чаю и чёрного хлеба. Больше, по-видимому, у неё ничего не было из еды.

— Ты извини, — сказала девушка, — Сахара нет… Я его не ем…

Саша отхлебнул чаю, оказавшимся совсем прозрачным.

— А что ксёндз тебя спросил? — поинтересовалась Соня.

В комнате было очень тихо. От близости земли пахло сыростью. Окошко, под самым потолком, за спиной Саши превращало день в сумрак вечера. На одной из белёных стен висел деревянный крест. На другой — страница из древнего Евангелия, того же, что была у Санитара, но только с другим текстом.

— Он спросил, крещёный ли я. — Саша опустил чашку с чаем на стол. — А я не растерялся и ответил по-польски: "Tak".

Соня печально улыбнулась.

— Да, брат, Андрей! Тут ведь не Москва… Всё на виду, все друг друга знают… Кто-то уже сообщил ксёндзу, что ты здесь…

— Ну и что?! — воскликнул Саша. — Разве к тебе никто не может приехать?

— Может-то — может… Только за мной и так следят! А теперь пойдут кривотолки… — Соня вздохнула. — Меня, ведь, не раз вызывали в милицию… Почему, мол, молодая, а работаю в церкви? Почему не иду, как другие, на Завод? И в самой-то церкви я — как "белая ворона"… Если б не моя бабушка… — Соня замолчала, смахнула набежавшую слезинку. — Она — старая… И я, как бы, при ней… — девушка выделила "старая" и "при ней", сглотнула слюну. — А больше, ведь, у нас — никого, кто понимал бы так, как вы, московские… Только, вот, Анатолий один. И всё!

— Почему бы тебе не уехать отсюда? — Саша почувствовал жалость к этой несчастной хрупкой девушке. И ему хотелось как-нибудь проявить своё сочувствие. Но он не знал, как… Ни обнять, ни положить руку на её руку он не решался, боясь, что она истолкует такой жест неверно.

— Что ты! — воскликнула Соня, — У меня, ведь, бабушка! Да и как же я уеду? Должен же кто-то оставаться и здесь! В Москве и вас хватает. Мы с Анатолием пытаемся раскрыть людей для Христа. Ведь, большинство из них ходит в церковь либо по традиции, либо по националистическим мотивам…

— Санитар говорил, — вспомнил Саша, — Ты бывала в Польше…

— Да… Ездила несколько раз, — скромно ответила Соня.

— У тебя там родственники?

— Как тебе сказать… — замялась она. — "Как бы" родственники. — Она выделила "как бы", улыбнулась.

— Я бы тоже не отказался там побывать…

— Хочешь, я попрошу, чтобы тебе прислали вызов?

— Хочу…

— Ты только дай мне свои анкетные данные. А я напишу в Польшу… Через месяц — другой ты получишь письмо, "как бы" от дяди. Пойдёшь с ним в УВИР и оформишь поездку.

— Наверное, это дорого стоит?

— Я беру с собой золотое кольцо и там продаю. Это окупает дорогу, и ещё я привожу много литературы. Один раз привезла целую сумку с Библиями. И меня ни разу не проверили. Думают: молодая девчонка — никак не повезёт ничего такого… А я им ещё улыбаюсь, да спрашиваю нарочно: как, мол, ребята, вы тут без девчат живёте? — Соня засмеялась, застенчиво взглянула Саше в глаза. И он тоже заулыбался, слушая девушку, немного повеселевшую. От взаимных улыбок их глаза как-то привыкли, подружились, и молодые люди уже без боязни смотрели друг на друга.

— Ты всегда жила с бабушкой? — спросил Саша то, что давно хотел.

— Нет… — Соня оторвала от него взгляд, опустила его вниз, перестала улыбаться. Помолчав некоторое время, чтобы собраться с мыслями, она сказала:

— Отец нас бросил рано. Я его и не помню: маленькая была. Мы жили вместе: я, мама и… — Соня вдруг как-то поворотилась, посмотрела в угол, где в каменной стене находилась печная заслонка.