Александр Беатов - Время дня: ночь

"Это не мы — это не мы!" — вспоминали потом часто Игорь и Сашка, и им всегда становилось необыкновенно весело.

— Поди, они до сих пор недоумевают, кто это сделал! — продолжал смеяться Игорь.

— "Пребывают в неведении"! — поддерживал его Сашка, вводя новый термин.

— Так и Летучий — до сих пор "в неведении", кто вворачивает конденсаторы! — смеялся Игорь.

— А наказать-то кого-то надо! Наверняка, кого-нибудь поймает!

— "Это не мы… Это не мы…"

— "Это не я… Это не я…" — будет говорить Малинкин, — Сашка давился от смеха.

— А то, как кого-то из нас заподозрят? — заметил Машка.

— Пусть докажут! — Игорь перестал смеяться.

— А помнишь, про решётку! — предложил Сашка другое воспоминание годичной давности.

— А! Решётка!! — Засмеялся Игорь, даже приседая от новой волны смеха.

Володя не сумел дозвониться ни до кого, поскольку автомат сразу же проглотил монету. Выйдя под дождь, дворник направился по улице, сам не предполагая, что она приведёт его к очереди терпеливых молчаливых промокших людей, в своём бездействии преследующих единую цель: согреться.

И не задумываясь долго, столкнувшись с "аскетами", он как-то естественно слился с этими людьми, покуда не оказался уже в метро, изрядно подвыпивший и движимый неясной перспективой какой-нибудь неожиданной встречи.

Опять вспомнился разговор с Николаем, и он подумал, что в метро совсем нет дворников — потому что в метро не бывает снега… Что неплохо было бы соединить все дома в городе одной крышей. Тогда бы всем дворникам не пришлось бы кидать лопатами тяжёлый снег, и их работа ограничилась бы лишь уборкой мусора; но платили бы им всё равно те же деньги, потому что меньшей зарплаты не бывает; но тогда у него было бы больше свободного времени; и он бы написал много рассказов…

Мысль об единой крыше над всем городом показалась ему весьма оригинальной. Он стал развивать её дальше. Он представил себе подземный город, из которого никого не выпускают, потому что у человека может нарушиться психика, если он увидит настоящее солнце…

Дворнику захотелось записать пришедший в голову сюжет для целого, как он подумал, романа. Но бумаги с собою не оказалось.

На какой-то станции, в переходе, он увидел пьяного, раскачивавшегося в такт своему внутреннему ритму из стороны в сторону и, по-видимому, не знавшего, куда держать путь. Володя начал рассказывать ему об единой над всем городом крыше. Пьяный всё время его перебивал, восклицая: "Куда же мне теперь идти?!" Володя плохо понимал его состояние (да и своё тоже) и говорил многозначительно о том, что нельзя смотреть на солнце, иначе можно ослепнуть…

В конце концов, он попросил у него бумаги, на что пьяный сказал, что здесь нет туалета. Дворник стал объяснять, что бумага ему нужна для записи сюжета о крышах. И тогда его собеседник вдруг резко закричал:

— Самому нужна бумага! Глаз нечем протереть! Режет невмоготу!

С этими словами он приподнял левое веко, схватил тремя пальцами свой глаз, вытащил его из глазницы, укусил зубами и засмеялся.

Дворнику стало не по себе, его чуть не стошнило. Переборов себя, он поспешил прочь от урода, продолжавшего смеяться ему вслед.

Шёл дождь, и по улицам торопились люди, с раскрытыми зонтами. Звенели трамваи и рычали автомашины.

Знакомый охранник пропустил Круглова сходить в магазин. Радостный, он шёл по обочине дороги, хлюпая сапогами по бежавшему навстречу ручью.

Дорога была неширокая, и машинам приходилось объезжать Николая. И он испытывал почти счастье оттого, что и он, как машина, перемещается по дороге.

Он чувствовал это сапогами, рассекавшими ручей, телогрейкой, напоминавшей ему корпус автомобиля, в котором он, будто бы, удобно сидит, уткнувшись воображаемыми пальцами ног в свой желудок, и смотрит через глаза на мокрый асфальт.

Он чувствовал это спиной и затылком, слыша шум нагонявших его машин, даже не сигналивших, а объезжавших его с уважением, которого достойна всякая движущаяся тварь, попавшая на дорогу.

Он испытывал мир и покой, ощущая себя животом где-то далеко, внутри…

Как будто не было больше времени, а вместе с весенними ручьями и солнцем наступила вечность; и будто Николай шёл после беседы с Самим Богом в гости к Его Ангелам в Рай…

Справа, по тротуару, спешили обыкновенные пешеходы, а он, сопровождаемый низким гулом грузовиков, всего лишь пользовался своим телом, подобно тому как другие пользовались своими автомобилями.

И он радовался, что ощущает себя так необычно. И ему было жаль несчастных пешеходов, не знавших так, как знал он, что каждый из них — владелец своего собственного тела…

Николай приблизился к перекрёстку. На светофоре погас зелёный свет и зажёгся жёлтый. Его обогнал грузовик. Не долго думая, и дядя Коля прибавил скорости — и быстро побежал через перекрёсток. Сзади заскрипели тормоза какого-то осторожного водителя, не решившегося проскочить на жёлтый.

На другой стороне перекрёстка стоял милиционер. Николай заметил его, лишь когда оказался лицом к лицу. Их глаза встретились, но дядя Коля до сих пор ещё не осознавал, что случилось: счастье чувствовать себя не-человеком противилось грубой действительности.

— Тебе что, жить надоело?! — поинтересовался милиционер и ткнул палочкой Николая в капот.

— Я — в магазин! — объяснил дядя Коля в два выдоха.

— Я тебе покажу магазин! — не понял его милиционер. — Плати штраф!

— Не надо! Я ведь только того…

Николай замялся, взглянул на Вишневского (а это был он), уловил что-то в его взгляде, добавил:

— Давай мы лучше с тобой… этого…

Его рука слегка коснулась щеки, почесала её, перешла к подбородку и почесала подбородок.

Николай добродушно смотрел в лицо милиционеру и, ожидая ответа, уже знал о положительном его результате.

И Вишневскому вдруг показалось лицо Николая знакомым.

Где я мог его видеть? — подумал Алексей Николаевич. — Никак не припомню… Бывает же такое…

— Где-то я тебя видел уже… — сказал он.

— И я, вроде, тоже… — ответил Николай, пытаясь отделить лицо милиционера от его фуражки и плащ-палатки, и посмотрел куда-то в сторону, на тротуар.

Мимо промчалось такси, и проехал автобус.

— Кажись, я тебя видел в метро! — предположил Вишневский.

— Не-ет… Я в метро не езжу…

Лицо Николая было так же притягательно незнакомо, как иногда бывает знакомое лицо не особенно притягательно. И, скорее всего из-за этого его качества милиционер оказался в сфере влияния дяди Колиной личности.

— А ты, значит, того… — Николай показал Вишневскому на его одежду.

— Да вот, мобилизовали на сегодня в ГАИ. У них — нехватка кадров. А я, как назло — с похмелья!