Александр Беатов - Время дня: ночь

— Нет, Сашк, — вдруг прервал молчание Валера. — Я пойду… — Он поднялся. — Спасибо тебе…

— Что, ты? — Саша тоже поднялся. — Я ведь ничего тебе не посоветовал… Ты подожди… Посидим ещё… Допьём вино…

— Нет… Я пойду… Вот… Правда, ещё… Это — паспорт… Того мужика… Васька отдал… Я не знаю, что мне с ним делать… Я, ведь, правда, не виноват… Я, ведь, поэтому к тебе ещё пришёл… Чтобы рассказать… Ты, ведь, верующий, говорят…

— Ты бы, Валера, в церковь лучше сходил. Ведь, я же — не священник. — Саша взял паспорт, не зная, зачем, повертел в руках.

— В церковь не хочу. Священник может донести… Да и не верю я… в Бога твоего…

— Что же мне-то делать с этим паспортом?

— Я не знаю… Только мне так было бы легче… Может, придумаешь что-нибудь…

— Что же ты его просто не выбросил, не сжёг?

— Я не знаю… Я и об этом хотел с тобой посоветоваться…

— Ладно, Валерка! Я отдам его матери. Она в магазине работает. Ей алкаши приносят свои паспорта под заклад, когда деньги занимают, а потом не приходят. У неё два чьих-то паспорта лежит. Она давно собиралась отнести их в милицию. Так я подложу и этот к ним.

— Спасибо, Сашка! — Валера вышел в коридор, стал сам открывать наружную дверь.

— Ты заходи, если что… — Саша последовал за ним. Валера ничего больше не сказал, растворившись в тёмном лестничном пролёте, где, по всей видимости, перегорела электрическая лампочка.

Саша вернулся в свою комнату. Вина оставалось с пол бутылки. Он наполнил свой бокал, выпил, сел на диван, задумался обо всём услышанном от своего бывшего одноклассника, раскрыл невзначай паспорт и увидел фотографию человека, показавшегося ему знакомым.

"Николай Иванович Круглов…" — прочёл он. — "Русский… Родился… 20 февраля 1905 года… Тульская область, Чернский район, деревня Бунаково…"

Через два месяца Валерка женился. Сашку на свою свадьбу не пригласил…

Показались вагоны на запасных путях. Рельсы разветвлялись, множились. Неподвижных поездов тоже становилось всё больше и больше. Поезд замедлил движение и, наконец, совсем замер. Пассажиры, вытерпевшие тяготу заточения, стремительно начали покидать вагон. И когда никого не осталось, Саша поднялся и, тяжело шагая, вышел на перрон…

А и зачем он, прежде чем отправиться в Каунас не испросил благословения у отца Алексея?! А теперь что-то надломилось внутри… И он чувствует какой-то гнёт, усталость — несмотря на то, что, кажется, нашёл место, где можно, как говорится, "преклонить голову"…

Неужели все женщины таковы?

И он решил больше не искать женщин и даже сторониться их, чтобы случайно не прилепиться сердцем к какой-нибудь, которая снова обманет его надежды…

"Нет", — думал он, наблюдая, как пассажиры спешат поскорее покинуть электричку, — "А ведь этот циник дворник — не может быть прав… Не все таковы… Проблема во мне самом… Я просто не подхожу тем, которые трепещут перед одолевающей силой самца… К сожалению, таких большинство…"

На перроне он снова оказался вместе с Никаноровым…

— Ты меня извини, Володя! — Саша зашагал с ним рядом. — Я спросил моих родителей насчёт фиктивного брака… Они категорически против… У нас вышел сильный скандал… Сказали что согласия на прописку не дадут. Мол, квартиру свою они добыли с большим трудом и тому подобное… Я табуретку даже пнул со злости. Нога до сих пор болит. Видишь — хромаю…

— Ну, что ж! — Никаноров, видимо не очень и надеялся на удачу. — Это не меняет наших с тобой отношений. Не стоило из-за этого ссориться с родителями-то…

В метро они расстались. Саше было по дороге с Еленой Александровной, женщиной, что говорила очень быстро. Всю дорогу она о чём-то беспрерывно рассказывала. За шумом поезда Саша, совсем потеряв нить разговора, лишь продолжал ей поддакивать и кивать. И так уже совсем не понимая её, он вышел на своей станции, а она, вдруг резко замолчав, уехала дальше одна…

Уже прошло некоторое время после его вторичной поездки в Каунас, и душевные раны снова начали заживать.

Приближалась зима…

После разрыва с Санитаром, Саша снова стал посещать Подвал. За долгое время, что он здесь не был, почти ничего не изменилось. Володя Романов всё так же сидел с паяльником. По всем стенам размещались стеллажи с разнообразными приборами. Саша Наумов работал за другим столом. Инженер Коваль тоже был занят чем-то своим. Все собирали различные узлы всё той же радиостанции, и не одной, а сразу нескольких, благодаря специализации и распределению труда.

Саша поздоровался с каждым по очереди за руку, как это было принято у заводских, поинтересовался у Володи о его автомобиле.

— Если ты хотя бы немного ударил машину, — отвечал тот Сашке, после некоторой паузы, — То все подвижные части смещаются. Мотор начинает работать с трудом, пожирать много бензина. Эксплуатация такой машины становится нерентабельной. Понял? Твою мать, налево, едрёна вошь, раз эдак тебя!

Завершив своё объяснение этой концовкой, он замолчал, углубившись в своё дело. Потом, чувствуя объяснение не вполне достаточным, добавил:

— Я новую машину купил. А ты, где, твою мать, был всё это время?

— Да, как сказать… — Саше не хотелось ничего рассказывать о себе. Он и не мог сообщить ничего такого, что было бы интересно и понятно этим людям. Выходило, будто, чуть ли не больше года он ничего не делал…

— Работы разные менял… Меня теперь не везде принимают из-за "жёлтого билета"…

— Мне Наумов говорил… — сочувственно сказал Романов. — Ты в больнице был вроде?…

— Да…

— И где ты сейчас?

Подошёл Наумов, оторвавшись от работы. Остановился рядом, заулыбался.

— Я сторожем работаю во Вневедомственной охране.

— Э! Неплохо! — парировал Романов. — Вот, Наумов у нас тоже в "Охране" работает, только не во Вневедомственной, а наоборот — в Ведомственной…

— Правда? — переспросил Сашка, лишь бы сказать что-то. — А что это за Ведомственная Охрана такая?

— Да, он так… треплется! — ответил Наумов, не желая продолжать разговор на эту тему.

— Ну, а всё-таки? Где это? Чем там занимаешься?

— Да так, есть одно место…

— И что же это за место? Может быть, меня устроишь по знакомству?

— Нет. Тебя туда не возьмут… Короче, не спрашивай — не отвечу. Нельзя. Понял?

— Хорошо. Нельзя — так нельзя! — В неопределённом ответе товарища Саша смутно почувствовал, что-то отталкивающе-знакомое и почему-то вспомнил, как в психбольнице стукач говорил ему: "Догадываешься, кто — я?"

И наверное, почувствовав напряжённость возникшей ситуации, Наумов вдруг засмеялся:

— А ты помнишь, Шура, как мы праздновали День Победы, слушали "Jesus Christ — Super Star"?

— Помню… Как не помнить…

— А помнишь, как мы попали под проливной дождь и вымокли до нитки и шли от самого Садового Кольца до Подвала в одних трусах!?